– Я поведу.

– Почему?

– Если придется отстреливаться…

– Все понятно, – ответил я и выпятил грудь, – этомужская работа. Мужчины страсть как любят стрелять!

Охранник на выезде посмотрел с великим подозрением, ноторкесса улыбнулась чарующе, да и я выгляжу круто, никто другой не сумел быугнать с этой стоянки машину, но мы ж инопланетяне, не хрен собачий, так чтомашина без препятствий выкатила на улицу.

Торкесса некоторое время вела, глядя только прямо передсобой, на меня не смотрит, давая время привести дыхание в норму. А когдараскрыла хорошенький ротик, голосок был саркастическим:

– Ну и зачем это все?

Я растерялся:

– Как зачем?

– Да, – повторила она упрямо, – зачем? Ты скольколюдей… обидел? А они к нам никакого отношения не имеют.

– Уже не имеют, – согласился я.

– И не имели раньше, – возразила она.

– Ничего, – возразил я бодро, – наркотикам тоже надосказать нет!.. Правда, они не слушают, но все равно! Вот я и сказал свое «нет».

– И для этого столько бегал, прыгал, плавал,кувыркался…

Я ощутил, как жаркая волна накрыла меня с головой, ушизащипало. Пробормотал:

– Но ведь… Нужен был драйв! И дабл твист. Я все этодал. Вся жизнь – театр, а люди в нем… икринки.

– Вся жизнь – театр, – поправила она педантично, – людив нем – актеры, а главную роль играют деньги. Так у вас говорят?

– Ну раз театр, – пробормотал я, – то мне суфлера бы…

– Я твой суфлер, – сказала она категорически.

Машина проносилась по затихшим улицам, как снаряд, торкессаначинала засматриваться на рекламы прокладок и шампуня от перхоти. Яобеспокоился, впереди прямая дорога вилюжит, поинтересовался осторожно:

– Ты веришь в бессмертие?

– Конечно, – ответила она с удивлением. – А что?

– Я нет, так что сбавь скорость, там впереди крутойповорот…

– Вся жизнь, – сказала она мудро, – крутые инеожиданные повороты!

– Жизнь, – возразил я, – на десять процентов из того,что с нами происходит, а на девяносто – как мы реагируем. Я просто человек,который на все реагирует!

Ветер расплел прядь ее волос и стегнул меня по лицу. Яощутил, как по телу пробежал электрический ток, оно реагирует даже раньше, чемя соображу, как реагировать правильнее, чертовы инстинкты, чего это мы отобезьян, а не от осьминогов!

– А я всю жизнь мечтала, – вздохнула она, – о банальномсчастье…

Встречный ветер срывал с ее пухлых губ звуки, а букву «б»она произнесла так тихо, что я запнулся с ответом и внимательно посмотрел нанее, не послышалось ли, но ее лицо оставалось строгим и одухотворенным, и ярешил, что если даже в самом деле услышу то, что послышалось, все равно решу,что у меня ухо со странной дырой, и, не дрогнув, буду продолжать говорить оВысоком.

– Мечтать не вредно, – возразил я. – Вся жизнь – мечта,хотя подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно – глупее глупого.Обращаться несерьезно – опасно.

– Что такое коробок, – произнесла она медленно, струдом выговаривая непонятное слово, – спичек?

– Есть же такие дикие люди, – изумился я. – Вы там наБетельгейзе огонь трутнем добываете, да?

– На Бетельгейзе нет жизни, – объяснила она терпеливо.

– Это и понятно почему.

– Почему?

– У вас даже спичек нет!

Она фыркнула:

– Теперь я понимаю, почему аппаратура для поисков разумнойжизни во Вселенной всегда направлена от Земли.

– Интеллект, – сказал я мудро, – это такая штука, чтоможет встретиться и еще где-нибудь в космосе. Если искать, конечно, долго.Разумеется, не на Бетельгейзе…

Она окрысилась:

– Я не с Бетельгейзе!

– Да, а выглядишь… Ладно, забудем. Не будем падатьдухом ниже уровня смелости. Хоть называть вещи своими именами легче всего назаборе, но я скажу тебе, ты – великолепный напарник!

Она буркнула недоверчиво:

– Спасибо на добром слове!

– Да не за что, – ответил я добродушно. – Это я неподумавши… Забыл, что в схватке доллара и евро победит юань, так предсказалНострадамус, в борьбе тигра и крокодила – китаец на дереве, а добра со злом –обезьяна… в смысле, наблюдатель с Бетельгейзе. Так что я верю в человеческое дерьмо!Настанет день, когда оно заполнит весь мир!

Я открыл бардачок, на колени выпал тяжелый армейскийпистолет. Две запасные обоймы поблескивают надпиленными головками. И еще –длинная насадка глушителя. Торкесса косилась с недоумением, я тут же оглянулся,не гонятся ли за нами братки, у которых угнали, но пока чисто, кто же рискнеттакое безумие, потому и без сигнализации.

– Что это? – спросила она шепотом.

– Пистолет, – объяснил я. – Пистолет – это не юбилейчисла «пи», а…

Она сказала раздраженно:

– Я спрашиваю, почему с глушителем?

– Хозяин машины, – сказал я высокопарно, – скромныйчеловек.

– А это при чем?

– Скромные люди живут незаметно и стреляются изпистолета с глушителем.

Она отвернулась с недовольной гримаской, странные какие-тоэти земляне. И чего это все пророки предрекают, что эти существа будут правитьГалактикой, а потом и всеми вселенными?

– Сворачивай, – велел я, – во-о-он на ту дорогу.

Она свернула послушно, только брови взлетели на серединулба, там и остались, ибо я приподнял сиденье, достал оттуда автоматКалашникова, ящик с гранатами, а также небольшой гранатомет на двенадцатьзарядов.

– Теперь понимаю, – буркнула она, – почему никак непримут закон о свободной продаже оружия. Кто ж его покупать будет?

– Как сказал наш недавний оппонент, – напомнил я, –лучшие цены не у дилера, а у сторожа. Пока продают сторожа, кому нужен такойзакон? Ты что возьмешь?

Она покосилась одним глазом, как хамелеон, сказала внерешительности:

– А что возьмешь ты?

– Я? Выберу из того, что в багажнике… Смотри, кудапрешь!

Она едва не врезалась в стену, брови взлетели еще выше.

– Прости. В багажнике? Ну да, в багажнике… конечно, вбагажнике.

Плечи вздрагивали, посматривала с некоторым испугом. Ясказал успокаивающе:

– Обычно от неприятностей нас отвлекают новые. Помни,ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное вам Родиной… Ну, в данном случаенайденное в бардачке и в багажнике.