– Барышня, ну погодьте же! Давайте познакомимся. Меня Иваном зовут, – широко улыбнулся, – а вот его, – указал пальцем на зашедшего с другой стороны приятеля, – Серегой кличут.

Серега, обнажив в улыбке щербатый рот, церемонно приподнял картуз.

– А вас, барышня, как зовут?

Ирина остановилась, недоуменно глядя на приятелей.

– Я есть не го-во-рить по-русски. Не по-ни-мать, – выговорила старательно.

На лице Сереги появилась разочарованная гримаса.

– Во-о… – с упреком в голосе протянул он. – Тебе, Вань, говори, не говори. Хоть кол на голове теши! «Красивая барышня, красивая барышня», – передразнил приятеля. – Говорил же тебе, на одежку глянь – не нашенская одежка. А ну тебя! – Махнув рукой, отошел в сторону.

– Извините, барышня, я думал вы наша, – виновато улыбнулся Серега и тоже отошел.

Ирина, одарив улыбкой незадачливых ухажеров, двинулась дальше, вдруг ощутив накатившую противную дрожь в ногах.

«Все, все хорошо… расслабься… – мысленно уговаривала себя, только сейчас поняв, почему ловила на себе взгляды прохожих, мужчин и женщин. – А ты что хотела? – спросила сама себя. – Разгуливает по бульвару одинокая дамочка, одетая по последней парижской моде, и хочет, чтобы ее не замечали? Что ж мне теперь, по городу в сарафане или парандже ходить? Пожалуй, это бесцельное хождение по бульвару добром не кончится!» – Решительно повернула в сторону Большого Афанасьевского переулка. К дому Порфирия.

На дереве снова, в этот раз, как показалось, уже одобрительно, каркнула ворона. 

* * *

Уже спустя несколько минут в полумраке подъезда, пропахшего квашеной капустой и кошками, Ирина поднималась по выщербленному, когда-то белому мрамору ступеней с сиротливо торчащими кое-где по краям тусклыми медными колечками для крепления, видно, сгинувшей в смутные годы ковровой дорожки, к квартире Порфирия. Справа от знакомой двери, рядом с оборванным проводом электрического звонка, заметила висящий на согнутом гвозде разлинованный листок бумаги, на котором печатными буквами были написаны фамилии жильцов и сообщалось, сколько раз к кому из них надо стучать. Фамилии Порфирия в списке не оказалось. Постояла в раздумье, но все же на всякий случай стукнула ладошкой по двери три раза. Послышались шаркающие шаги, и на пороге появился дородный мужчина в полосатых пижамных штанах и растянутой майке неопределенного цвета, обнажавшей волосатые плечи и мохнатую грудь.

– Здравия желаю, гражданочка! – неожиданно бодро поздоровался он, вытирая руки о пижамные штаны. – Вам кого?

– Я… Мне бы… – проговорила, запинаясь. – Возможно, я ошиблась. Но здесь раньше жил… ученый… востоковед, – почему-то решила, что Порфирия лучше представить именно так, – переводчик с китайского.

– Это когда жил? В какой комнате? – В глазах мужчины появилась настороженность.

– Он не в комнате жил, а один, – смутившись, ответила Ирина.

– До революции, что ли? – Настороженность на лице сменилась подозрительностью. – А вы, собственно, гражданочка, никак из приезжих будете? Часом не иностранка?

– Да! – ухватилась за мысль. – Иностранка. Из газеты. Я когда-то писала о нем статью. Сейчас хотела бы снова его увидеть. Но если он здесь не живет…

– Кто там, Вань, с кем ты? – Из-за спины волосатого выглянула женщина в цветастом халате и папильотках, с любопытством разглядывая Ирину.

– Ступай, ступай, Нюра! – раздраженно пробурчал он. – Нету здесь, кого она ищет. Нету, – захлопнул дверь.

«Собственно, чего ты ожидала? Чудеса бывают только в сказках», – думала Ирина, спускаясь на первый этаж, и, уже взявшись за ручку тяжелой двери подъезда, вдруг услышала сзади кряхтенье и покашливание. Обернувшись, увидела сгорбленное существо, закутанное с головой в серый шерстяной платок, которое, с трудом переставляя ноги, преодолевало ступени, ведущие из подвала.

– Здравствуй, милая! – услышала надтреснутый старческий голос.

– Здравствуйте, бабуля, – грустно улыбнулась Ирина. – Темно тут у вас, – потянула дверь на себя.

– Темно – не страшно, – пробормотала старушка, не поднимая головы. – Главное, деточка, чтобы свет внутри тебя самой был.

Ирина замерла.

– Пошто, красавица, к нам, в царство Кощеево, пожаловала? Ищешь чего? Молодильные яблочки, кажется мне, рановато еще. Может, тогда книжонку какую, – старушка, скинув платок на плечи, распрямилась, сразу став на голову выше, – Парацельса али Папюса, к примеру?

«Не может быть…» – пронеслось в голове.

– А то пойдем, деточка, ко мне в подвальчик, – голос задрожал от смеха, – заодно посмотрим, как там у тебя дела обстоят… с динаминизированным нервным флюидом.

Ирина отпустила ручку двери и зажала рот ладонями.

– И то правильно! Помолчи, милая, – Порфирий приложил палец к губам. – Так пойдем, что ли, радость моя? – протянул руку. 

* * *

В подвале, погремев ключами в полной темноте, Порфирий отворил скрипучую дверь и провел гостью в небольшое помещение с тусклым окошком под потолком. Открутил фитиль керосиновой лампы, высветившей старый комод без дверцы, заставленный банками, бутылками и пузырьками, в углу стопки старых газет и журналов, перевязанные бечевкой, ржавый рукомойник с горкой грязной посуды, над которым неведомым образом держался осколок зеркала, колченогий табурет у небольшого круглого стола с исцарапанной столешницей, сколоченный из досок топчан с тощим свернутым в рулон матрацем и лоскутным одеялом.

– Ну, здравствуй, что ли, радость моя! – улыбнулся, раскрывая объятия.

Ирина обхватила его за шею, чувствуя, как из глаз покатились слезы, и, все еще не веря, что встреча, которая еще несколько минут назад казалась несбыточной мечтой, все же состоялась.

– Ну, будет тебе, будет, деточка, – приговаривал Порфирий, поглаживал ее по спине.

– Господи, ты что же, здесь теперь живешь? – наконец, все еще всхлипывая, выговорила она.

– А что? – глянул с хитринкой. – Разве ж бедность порок? Бедность, деточка, чаще всего жизненные обстоятельства, которые даются бедным для того, чтобы искать перемен или… – усмехнулся, – ненавидеть богатых, а богатым – для понимания переменчивости жизни. Правда, иногда богатые… – отстранился, – погоди-ка, – наклонился к нижней полке шкафа, нажал что-то там и отодвинул в сторону шкаф, за которым оказался узкий проход. – Прошу! – жестом пригласил Ирину следовать за собой, взял за руку и провел внутрь. – Так вот, говорю я, иногда, когда богатство признается обществом пороком, бедность для богатых становится маскировкой, позволяющей выжить.

Прошла за Порфирием и… оказалась в прошлом: просторное помещение со сводчатым потолком, застеленное коврами и освещенное множеством расставленных повсюду свечей, которое, судя по тому что язычки пламени подрагивали и дружно, как по команде, отклонялись то в одну, то в другую сторону, имело постоянный приток свежего воздуха, запах расплавленного воска и дурманящий аромат восточных благовоний, знакомые шкафы с книгами – все почти так же, как в далеком шестнадцатом году. Защемило сердце оттого, что на мгновение почудилось – время повернулось вспять и она, выйдя отсюда, сядет в пролетку и поедет домой, где собрались гости, с которыми отец за рюмкой домашнего вина ведет обычный разговор о судьбе России. И еще ничего не случилось… Повернулась к