и скромным и роскошным одновременно. Светлые длинные волосы Ланская заплетала в косу и низко укладывала небрежным пучком. Все вместе смотрелось стильно, к месту. Ничего лишнего.

– Вот, – произнесла Ланская и села на диван.

Она поставила шкатулку между собой и Гуровым. Лев Иванович увидел кипу пожелтевших документов. Ланская извлекла советский паспорт.

– Он оставил его в тот день, когда ушел и не вернулся.

Гуров открыл паспорт. Эх, родной Советский Союз… Фото в паспортах по сравнению с нынешними были огромными. Не надо щуриться – все, как говорится, налицо.

На Гурова смотрел мужчина лет сорока женоподобного типа. Довольно смазливый, если уж быть честным. Круглое лицо, изогнутые брови, полные губы. Красивые глаза, в которых наверняка пачками тонули женщины. Отчетливый намек на двойной подбородок говорил, что Громов имел некоторый лишний вес. Прическа тоже была модной – с челкой, прикрывающей низкий широкий лоб.

– Громов Виктор Афанасьевич, – прочел Гуров. – Паспорт, значит, вы сохранили?

– Да. Я его спрятала, иначе у меня бы его забрали.

– Кто? – опередил Гурова Стас.

– Серьезные люди. Я никому об этом не рассказывала, кстати. Вы первые.

Гуров так и сидел со стаканом воды в руке. Ланская не думала его возвращать, и Лев Иванович протянул стакан Стасу.

– Это ведь его квартира, – взглянула на потолок Алла Константиновна. – А я не москвичка. Родилась в Ленинграде, а потом перебралась в Москву. Сбежала от родителей. Пили страшно. Жили мы в коммуналке, я росла с ощущением липких взглядов со всех сторон. С детства хорошо пела, очень любила это занятие. Соседом по дому был педагог по вокалу, Яков Леонидович. Он ставил мне голос и денег за это не брал. Наоборот, сажал рядом за стол и даже предлагал пожить в свободной комнате, если я вдруг не захочу возвращаться домой. Но я не осталась у него. Не могла напрягать прекрасного человека. А после окончания школы побросала в чемодан пару платьев, книги, да и уехала в Москву. Но сбежала я не в неизвестность. У меня были планы. Были мечты.

У Якова Леонидовича знакомые были, по-моему, в каждой точке мира. Музыканты, певцы. Он рассказал одному из них обо мне. Описал меня как перспективную певицу без гроша в кармане. Тот человек и рассказал, что в одном из московских ресторанов ищут исполнителей. По каким-то причинам эту новость я узнала от Якова Леонидовича перед последним школьным экзаменом. Он сказал: «Получай аттестат, а я помогу с билетом». Он был единственный, кто проводил меня в дорогу. Посадил на поезд и сказал, что все получится. А того, кто ждал меня в Москве, звали Григорий Шевадзе. Его я и должна была найти.

Прямо с вокзала я отправилась в ресторан. Адрес у меня был, и я быстро добралась на метро. Уставшая, с головной болью из-за сильной жары и усталости, и от сильного голода, потому что взяла в дорогу всего лишь бутылку «Боржоми» и бутерброд с сыром.

Возле ресторана стоял человек в форменной одежде, я к нему подошла, спросила про Шевадзе и вдруг, представляете, потеряла сознание!

На этих словах Алла Константиновна удивленно улыбнулась, словно рассказывала не свою историю, а слушала чужой рассказ. И только побелевшие пальцы руки, которыми она крепко держалась за край шкатулки, выдавали ее волнение.

– Все навалилось: стресс, голод, страх. Из ресторана тянуло ароматом вкусной еды. И я не выдержала. Меня спасло то, что я успела произнести фамилию и швейцар ее услышал. Очевидно, он был предупрежден, а может, и нет, но он сразу же подхватил меня и завел внутрь. Через пять минут появился тот, о ком мне говорил Яков Леонидович, – Гриша Шевадзе. Он и стал моим ангелом-хранителем на три последующих года.

Мне не повезло с родителями, но Бог не оставил меня. Сначала Яков Леонидович, который работал со мной бесплатно и поставил мне голос. Затем его друг Гриша… Простите.

Она с трудом справилась с подступившими слезами. Стас тут же передал ей стакан с водой, Алла Константиновна сделала небольшой глоток.

– Устали меня слушать, наверное, – обратилась она к Гурову. – Все это не имеет никакого значения…

– Нет, имеет, – твердо ответил Гуров. – Любая мелочь, как вы понимаете, в нашем деле…

– …важна, – закончила его фразу Ланская. – Я это знаю. Тогда продолжу.

– Простите, а как назывался ресторан? – спросил Стас.

– А я не сказала? – растерялась женщина. – «Прага».

– На Арбате который?

– А в Москве есть другой ресторан «Прага»? – улыбнулась женщина.

– Насколько мне известно, другого нет.

– Я тоже так думаю, Станислав. Легендарное заведение. Именно на сцене одного из залов и состоялся мой дебют как певицы. Я исполнила песню «Ну кто тебе сказал», которую услышала в исполнении Нины Бродской. Помните такую певицу? Нет?.. Не волнуйтесь, я не стану ее петь. Голос свой до сих пор берегу, распеваюсь каждое утро, но вас пугать не стану. Скажу только, что именно эта песня меня прославила. А после нее чего я только не пела! Однажды увидела за столиком знаменитого Леонида Утесова и специально для него спела «Доброй ночи, москвичи». Так хотелось, чтобы он поднялся на сцену, и мы бы исполнили песню дуэтом. Но он на меня даже внимания не обратил.

Гуров вдруг представил Ланскую на сцене. Не юную, а ту, которую видел перед собой сейчас. И даже в этом виде она бы смотрелась на сцене эффектно.

– Ладно, все это эмоции, – отмахнулась Алла Константиновна. – Дальше Гриша помог мне устроиться в Москве. Поселил на своей подмосковной даче, откуда я приезжала на работу. А когда наступили холода, он перевез меня в квартиру, но не в свою, а своей престарелой мамы. Мы с ней подружились, я искренне полюбила эту женщину. Через год она умерла, но Гриша сказал: «Живи здесь столько, сколько нужно». В общем, ощущения того, что я мыкаюсь по углам, у меня не было. Григорий не брал денег за постой. Понимал, что отдать мне их будет трудно, а его матери все равно нужна была сиделка, а после ее смерти было кому присмотреть за домом.

Выступала я в ресторане каждый вечер. Изредка только брала небольшой отпуск на пару дней, чтобы отдохнуть от суеты. Петь на сцене под стук вилок мало кому понравится. Я же не просто рот открывала – я играла роль, проживая каждую ноту. Переживала перед каждым выступлением, которое могло длиться по нескольку часов. За высокие каблуки мои ноги мстят мне до сих пор.

Это продолжалось три года. В свой день рождения я тоже работала. В перерывах в гримерку заскакивали знакомые работники ресторана, дарили