– Работайте, работайте, – махнул рукой Серафимчиксвоим мастерам и подмастерьям, – господин – новый санитарный инспектор приполицмейстере. – И, повернувшись к Горецкому, ювелир продолжил будто быначатый разговор: – Здесь тоже, как видите, помещение вполне просторно, хорошопроветривается, нет никакой скученности…

Горецкий, мгновенно приняв правила игры, подхватил:

– Согласен с вами, условия вполнеудовлетворительные, – а сам тем временем под видом осмотра помещениявнимательно оглядел всех сотрудников мастерской.

Как он мог понять, главных мастеров было двое: аккуратныймаленький старичок с тщательно расчесанными седыми усами и детским румянцем вовсю щеку и худощавый брюнет лет тридцати пяти с густыми сросшимися бровями ижесткой иссиня-черной шевелюрой. Возле рабочего стола брюнета были прислоненыкостыли. Он увлеченно шлифовал камень, не обращая внимания на посетителя.Остальные работники, перешептывающиеся и с любопытством косящиеся напосетителя, явно были подмастерьями.

Внимательно осмотрев мастерскую, Горецкий кивнул ювелиру, иони не спеша прошли в просторный кабинет Серафимчика, несколько помпезнообставленный тяжеловесной мебелью резного дерева в стиле рюсс.

Аркадий Петрович расположился в массивном кресле, ювелирпредложил ему сигару, и разговор был продолжен.

– Итак, Михаил Исаевич, вы сказали мне, что распилить иогранить камни могли бы ваши мастера…

– Да, я, конечно, надеюсь, что они этого не делали, нофакты скрывать нельзя, а они говорят нам, что в этом городе нет другой хорошооснащенной ювелирной мастерской.

– Но разве вы не знаете, над какими изделиями работаютваши мастера?

– Я знаю, разумеется, я знаю, – Серафимчик отложилсигару и закатил глаза, – но ведь я не Господь Бог и не господинподполковник. Я отдыхаю, я сплю, я обедаю, я езжу с визитами, я посещаюконцерты. А мои мастера часто работают допоздна. Я им доверяю, но чистотеоретически – они могут вечерами сделать одну-две левые работы, и я об этомникогда не узнаю.

– Вот как, – протянул Горецкий. – А не моглибы вы подробно рассказать мне о своих мастерах?

– Право не знаю, – замялся Серафимчик, –как-то это… но если посмотреть на дело с другой стороны, то ведь владельцевтого бриллианта Романовских убили, а я…

– Держитесь подальше от уголовщины, – подсказалГорецкий. – Вот и посмотрите на дело с другой стороны и расскажите мне промастеров.

– Ну, если вы так ставите вопрос… Пожилой, с усами –Фаддей Борисович – работает в моей фирме сорок пять лет. Когда он начинал, ябыл еще мальчишкой. Мой покойный отец очень ценил Фаддея, и я его тоже оченьценю. Правда, сейчас он начал понемногу сдавать, но это строго между нами… На моесчастье, весной ко мне вернулся Арсений…

– Этот брюнет с костылями – Арсений?

– Да, его изувечили махновцы. Он замечательный мастер,такие, как он, рождаются раз в двадцать лет. Он еще молод, в Москве работал уменя, но недолго, в революцию исчез, ну, тогда все куда-то пропадали, можносказать, вся жизнь куда-то пропала. А весной он появился здесь, в Крыму, и я срадостью взял его мастером. Руки у него золотые, и глаз отличный.

– А подмастерья не могли бы распилить драгоценныйкамень?

– Нет. – Серафимчик энергично мотнулголовой. – Ключи есть только у мастеров, и кто-нибудь из них всегдаприсматривает за тем, что делается в мастерской. Сами понимаете, время сейчасопасное, доверять особенно никому нельзя, да еще в моем деле… Так вот я вамговорю: если такую работу действительно могли сделать, то это либо ФаддейБорисович, либо Арсений.

– А где живут ваши мастера?

– Здесь же, при магазине, у каждого своя комната.

– Не замечали ли вы у них каких-либо сомнительныхзнакомств?

– Что вы, что вы, господин подполковник! Я не потерпелбы такого. Фаддей Борисович – человек старый, чрезвычайно религиозен; Арсенийже, как видите, инвалид – куда ему на своих костылях! Он из своей комнаты да измастерской почитай вообще не выходит.

С утра Борис опять разоделся щеголем и вышел на прогулку. Онзашел в кондитерскую «Бликнер и Робинзон» на Итальянской, что рядом с ювелирныммагазином Серафимчика, выпил там кофе и съел два приторных пирожных.

Выйдя на улицу и обводя рассеянным взглядом витрины, онзаметил в одной из них отражение молодого человека, хоть и одетого вевропейское платье, но явно татарской наружности. Само по себе это не вызвалобы у Бориса никаких подозрений, если бы он не вспомнил, что видел уже этогомолодого человека один раз вчера возле гостиницы. Совершенно очевидно, чтоВольский приставил к нему наблюдателя, а поскольку людей в его организациинемного (много людей в таком опасном деле, как незаконный вывоз бриллиантов,использовать никак нельзя – не будет соблюдена секретность, обязательно просочатсякакие-то сведения), то Борис вычислил наблюдающего за ним очень скоро, да тотне очень-то и таился.

Борис пошел дальше в направлении салона и встретил баронессуШтраум, не доходя до места два квартала. Баронесса, вся в белом, была хороша.Она обрадовалась Борису, словно старому знакомому, и протянула для поцелуя рукукрасивой формы. Они уселись на скамейке в тени большого ореха, и баронессаотдала Борису его новый паспорт. В паспорте Борис значился коммерсантом изОдессы и имел фамилию Жалейко.

– «Пестель» отбывает послезавтра, – осторожноначал Борис.

– Да-да. Вы получите камни послезавтра перед отплытием.Вольский считает, что ночевать с ними в гостинице опасно.

– Он абсолютно прав, – согласился Борис.

Он проводил свою спутницу до салона и вернулся в гостиницу,где его уже поджидал Саенко, пробравшийся в его номер тайком, с помощьюзнакомого мальчишки, что на кухне драил котлы и убирал мусор.

– Аркадий Петрович велел идти вам в слободку, МарфаИпатьевна вернулась.

Опять Борис переоделся попроще, описал Саенко молодогочеловека, что следил за ним по поручению Вольского, и спустился по лестнице.Саенко взял свой короб, припрятанный в укромном месте с помощью все того жекухонного мальчишки, открыто вышел из дверей гостиницы и направился прямо к молодомутатарину, который стоял напротив гостиницы в тенечке и делал вид, чтовнимательно читает «Симферопольский курьер». Саенко поставил тяжелый короб чутьне на ногу татарину, правильно рассудив, что тот не станет скандалить, чтобы непривлекать к себе внимания. После этого Саенко утер обильный пот со лба, всталтак, чтобы заслонить от обзора читателя «Симферопольского курьера» дверигостиницы, и вступил с ним в долгий и обстоятельный разговор, то есть так повелдело, что не ответить ему было невозможно. Это дало Борису время выскользнутьиз дверей гостиницы незамеченным.

В слободку он поспел к обеду. Марфа Ипатьевна накрывала настол. Была она, как обычно, в темном ситцевом платье, но голову покрывалсегодня яркий цветастый платок.