– Ну и шайтан с тобой! – Керим захлопнул дверькамеры и запер ее реквизированным у надзирателя ключом.

Татары крадучись пробрались по тюремному коридору. В концеего перед большой решетчатой дверью дремал пожилой солдат. Винтовка его былаприслонена к стене чуть поодаль. Керим сделал дяде Мустафе знак держаться сзадии, стараясь не разбудить солдата, тихонько подобрался к нему как можно ближе.Вдруг часовой схватил винтовку и закричал:

– Стой! Кто идет?

Керим в один прыжок подскочил к нему и схватился завинтовку. Старый солдат, однако, оказался силен и достаточно проворен и неотдавал оружие, одновременно громким голосом подзывая подмогу.

Тем временем сзади к часовому подобрался дядя Мустафа иогрел беднягу по голове огромной связкой ключей от камер. Солдат обмяк иповалился на пол, но вдали по коридорам уже с топотом бежала подмога.

Татары поспешно один за другим перебирали ключи, стараясьнайти нужный. Наконец замок поддался, дверь тяжело со скрипом распахнулась, ибеглецы выскочили во двор. На их счастье, калитка перед дверью была в это времяоткрыта – в тюрьму возвращался кто-то из надзирателей дневной смены. Керим сразбегу оттолкнул двоих солдат в воротах, и татары выскочили в темный кривойпереулок.

– Стой, стой! – слышалось сзади. – Стой,сволочь, стрелять буду!

Вслед за угрозой действительно прогремело нескольковинтовочных выстрелов.

Керим, заворачивая за угол, оглянулся и увидел, как дядяМустафа резко остановился, будто налетел на каменную стену. Ноги егоподогнулись, и старик упал лицом в уличную пыль.

– Прощай, дядя, – прошептал Керим, – прощай ипрости меня… Не могу я вернуться, не могу попасть в руки неверным…

И Керим побежал дальше хорошо знакомыми ему кривымипереулками городских окраин.

– Вот что я вам скажу, голубчик. – Горецкийзадумчиво смотрел на Бориса, выбивая пальцами на крышке стола Турецкий маршМоцарта.

Они были в кабинете вдвоем, ночь подходила к концу, за окномнаступила особенная глухая предрассветная тишина.

– Вот что я вам скажу. Мы должны господ конспираторов,вашу красавицу баронессу вместе с Вольским, напугать, заставить их перейти кактивным действиям. Они хотят отдать вам бриллианты в последний момент, передсамым отходом «Пестеля», поскольку считают, что это менее рискованно. А мыдолжны сделать так, чтобы у них земля горела под ногами. Тогда они отдадутбриллианты вам, и мы убьем, что называется, двух зайцев сразу – и конспиратороввозьмем с поличным, и ловушку устроим для нашего хромого ювелира. И кроме того,непрерывная грубая слежка не даст сбежавшему Кериму возможности связаться сними и опознать вас.

– Что будет с конспираторами, как вы ихназываете? – поинтересовался Борис.

– Контрразведка ими займется, и татарской Милли-Фиркойтоже. Дело политическое, тонкое. С татарами ссориться тоже не с руки. Но эти,Вольский и компания, кроме того, причастны еще и к уголовщине. Потом, я думаю,их расстреляют.

Борис расстроился. На Вольского ему было наплевать, нокрасавица баронесса с фиалковыми глазами вовсе не заслуживала того, чтобы еепоставили к стенке. Но… на войне как на войне, Борис для нее ничего не сможетсделать…

– А что Просвирин? – спохватился Борис. –Неужели вы его отпустили?

– Отпустил, отпустил, да только не одного, а с Саенко.Тот за ним издали следит, ни на минуту из виду не выпускает. Вы Саенко незнаете, он в человека как клещ вцепится. Да Просвирин и сам никуда не денется –некуда ему уходить, он теперь все сделает, что мы ему велели.

– А почему, Аркадий Петрович, вы так уверены, чтопомощник ювелира с Просвириным непременно свяжется?

– Из двух соображений, и самых сильных на свете: измести и жадности. С одной стороны, он думает, что это Просвирин его предал,поэтому я появился у Серафимчика, и захочет прояснить с ним отношения. С другойстороны, по описанию Просвирина он настоящий маньяк, ради бриллиантов готов налюбое злодейство и чувствует их издалека, как верблюд чувствует воду. ПоэтомуПросвирин легко сможет его убедить, что бриллианты, которые передаст вам Вольский,только его и дожидаются. Представим дело так, как было месяц назад. Вы –курьер, перевозящий бриллианты, утром вы отплываете на «Пестеле», а поселитесьна эту ночь снова в гостинице «Париж», чтобы все было как в прошлый раз.Уверен, что ювелир не сможет удержаться от ограбления, ведь он же маньяк.

На следующее утро господин Вольский поднял занавеску ивыглянул в окно. Точно так же, как и полчаса назад, на противоположном углуулицы стоял, прислонившись к фонарному столбу, мордатый тип с незажженнойпапиросой в углу рта. У него, можно сказать, на лбу было написано слово«филер». Нахальные глаза филера вылупились на окошко, так что Вольскийпредпочел тут же опустить занавеску. Что делать? Связаться с баронессой? Но чемона сможет ему помочь? Связаться с татарами? Сбежать из города?

Татарам Вольский не доверял. Точнее было бы сказать, что ониему не доверяли – он был для них чужаком: не татарин, даже не мусульманин –человек далекий от пантюркизма.[16]

Это недоверие естественным образом стало взаимным. Пока ихобъединяли финансовые интересы, все еще было терпимо, но теперь, при первыхпризнаках провала, Вольскому пришла в голову мысль – а не татары ли егопровалили как чужака? Что им какой-то неверный?

И что теперь ему делать? Сбежать из города? Но у него наруках находилась партия бриллиантов, а в Крыму сейчас, за пределами городов,впрочем, как и везде в России, неспокойно, пошаливают банды зеленых икрасно-зеленых, не то что за бриллианты – за хорошие сапоги убьют и непоморщатся. Да и татары не простят ему похищения бриллиантов, они найдут еговезде, у них тут всюду свои. Скверно, как скверно все получилось. Татары и таксмотрят на него косо с тех пор, как в прошлом месяце операция провалилась из-заубийства курьера. Пропал крупный бриллиант…

Немного успокоившись, Вольский решил, что глупо сидеть иждать ареста, нужно как-то действовать. Возможно, слежка существует только вего воспаленном воображении, а мордатый тип за окном – обычный приказчик излавки, поджидающий свою зазнобу. Вольский взял трость и шляпу и вышел из доманеторопливым вальяжным шагом, будто собрался просто пройтись по улицам. Иразумеется, мордатый тут же потащился следом. Вольский прошел два-три квартала,остановился, осторожно оглянулся. Филер был тут как тут, в десяти шагах,разглядывал афишу летнего кафе-шантана.

Мимо ехал извозчик. Вольский быстро пересек улицу, вскочил впролетку и крикнул: