Тяжесть в груди мало-помалу подступала к горлу. Она догадывалась, что во многом ее ощущения объясняются тем, что она очутилась в таком знакомом месте, которому больше не полагалось казаться знакомым. По крайней мере им. Не в этой жизни. А разве не в этом отчасти дело? Чтобы избавить их от чувства дома? Научить их чувствовать себя как дома где угодно? Или нигде? И это на самом деле одно и то же?

Повернувшись к тому месту, где она сидела, она заметила ржаво-красное пятнышко на земле. Огляделась, присела, чтобы коснуться его, и почувствовала, как что-то отделилось у нее внутри. Отступив, увидела на земле новую каплю. Провела изнутри по своей ноге, увидела на ладони такой же ржаво-красный мазок. Коснулась его языком. Железо, металл, зима. Кровь. Агнес села на корточки и подняла одежду, чтобы видеть землю между своими ногами. Стала смотреть, как медленно падают красные капельки. Кап. Кап. Словно отмеряя время. Она наблюдала, как край капель расплывается на земле, становится неровным. Капли начали выходить из нее тонкой влажной струйкой. Одна капля. Две. Три. И так до десяти. Потом прекратились.

Она поняла, что это такое. Ей не терпелось сообщить Вэл. И было немного совестно говорить такое Глену. Интересно, нет ли какого-нибудь особого ритуала, придуманного специально для таких случаев. Само собой, у женщин Общины бывали месячные, но у нее первой начались первые месячные прямо здесь. Самой себе она казалась освобожденной. Полезной. Правильной. Она усмехнулась и почувствовала, как в груди разрастается пузырек, который сочла воодушевлением. Потом он поднялся в горло и лопнул там, оставив вместо себя лишь тоску.

Оглядывая свою одежду, она заметила несколько волосков. Длинных и темных. Наверняка обрезки челки Джейка. Она старательно собрала их, сложила вместе, как кончик тоненькой кисточки, и провела ими по щеке. Потом вниз по шее, легко, едва касаясь, так что пришлось изо всех сил сосредоточиться, чтобы почувствовать их прикосновение, но от сосредоточенности ее пульс участился. Приглядевшись к лагерю вдалеке, она заметила размытую фигуру Джейка, подбрасывающего дрова в костер. Провела волосами по губам и улыбнулась. Почуяла их запах. Они пахли как ничто. Провела по ним кончиком языка. И на вкус они были как ничто. Положила их в рот. Перетерла зубами. Потом набрала полный рот слюны и проглотила.

* * *

Вновь пришли холодные ветры, зарядили собой воздух вокруг них, сделали его резким и волнующим. Тем утром Община развела костер побольше и завернулась в шкуры со своих постелей. Вскоре звери потянутся в предгорья, и люди пойдут за ними и дождутся в лощинах и пещерах того времени, когда от талых снегов поднимется вода в реках.

В этом лагере они пробыли слишком долго. Задержаться в Долине было проще простого. Много отличной дичи. Близко река. Некоторые из них по-прежнему считали Долину домом. И как раз старались уклониться от разговора об очередном переходе, когда заметили направляющегося к ним человека. Предположив, что это кто-нибудь из Смотрителей и сейчас им велят уходить, кое-кто застонал, и все дружно засмотрелись на огонь, доедая кашу.

Но, когда неизвестный приблизился, стало ясно, что это не Смотритель. Слишком низкий рост. Без формы. И не на грузовике.

Оригиналисты и Новоприбывшие дружно положили ладони поближе к тому месту на теле, где держали нож, или камень, или другое оружие, которое носили с собой на всякий случай.

Человек подошел еще ближе, и все увидели, что это женщина средних лет, расплывшаяся в талии, с практичной стрижкой под широкополой шляпой, в крепких туристических ботинках вроде тех, какие носят Смотрители. Из тех, в какие обулся бы всякий, кому известно, как много приходится ходить в штате Дебри. Полная противоположность обуви, в которой явились сюда Новоприбывшие.

Лицо неизвестной было скрыто в тени, но среди полыни и камней она двигалась так уверенно, словно знала эту местность.

– Это кто-то из ваших? – шепнул Карл Фрэнку.

– Нет.

– Тогда, должно быть, новенькая. Почему нас не предупредили, что кто-то придет?

Фрэнк пожал плечами:

– Откуда мне знать.

Карл поднялся навстречу незнакомке, положив руку на нож.

Агнес забралась на камень, опередив Карла. Ей непременно надо было подобраться ближе. Она смотрела, как приближается неизвестная. Сердце билось все чаще. По шее бегали мурашки.

Наконец женщина достигла края лагеря, все так же пряча лицо под шляпой. Она направилась к Карлу, который резко шагнул к ней и вдруг остановился, всем видом выражая сомнение.

Женщина отогнула поля шляпы от лица, и тогда они увидели его. В лагере стало тихо. Даже птицы умолкли. Олень фыркнул, топнул копытами и помчался прочь.

– Ну вот, только здоровайтесь по очереди, – произнесла Беа и подбоченилась. А потом рассмеялась, не переставая хмуро улыбаться, – такого смеха от нее они ни разу не слышали. Ее дыхание облачками вылетало в холодный утренний воздух.

В тот первый день Агнес смотрела на мать словно из глубин сна. Порой видеть ее было так же неприятно, как ночной кошмар.

Беа вошла в лагерь, как опасный чужак. Как Смотритель. С угрюмым смехом. С напряженной спиной и шеей. Готовая перечислять нарушения и сыпать угрозами. Ее дыхание вылетало изо рта в виде пара, как у свирепого зимнего зверя. Но Агнес раньше, чем кто-либо, поняла, кто она такая. И пока остальные хватались за ножи или камни, Агнес затаилась, пытаясь исчезнуть.

Карл первым приветствовал ее мать.

– Ну и ну, смотрите, кто тут у нас! – замурлыкал он, удерживая ее в объятиях дольше, чем это было необходимо, сначала смеялся ей на ухо, потом начал странно покачиваться с ней вместе, будто танцевал медленный танец.

Ее мать нахмурилась.

– Я туда попала? – спросила она, глядя поверх его плеча.

– Да, – ответил он. – Теперь все по-другому.

– Охренеть, – буркнула она, высвободилась и осмотрелась. Вокруг начали собираться остальные. На нее смотрели с любопытством.

Мать наклонила голову и понизила голос, будто собираясь сообщить что-то по секрету, и в самом деле что-то сказала. Агнес не расслышала.

– Из списка ожидания, – отозвался Карл, широким взмахом руки обводя лагерь. – Нас теперь вдвое больше!

– Столько народу кормить.

– Ничего, справимся, – ответил он и взял Беа за руку.

Агнес увидела, как ее мать снова нахмурилась. Она что-то искала взглядом по всему лагерю – сначала словно невзначай, потом уже теряя терпение, и как будто боялась не найти. Потом натолкнулась взглядом на Агнес. Вспышки эмоций отразились на ее лице. Почти сразу сменились хмуростью. Потом плаксивой улыбкой. Но Агнес видела только нахмуренные брови и то, как мать в рассеянности мяла руку Карла, не сводя глаз с нее, с ее дочери.

Мать понесло к ней, потянуло, как магнитом.