– Вот и я как раз гадаю, – ответила мать. – А где Глен?

Этот вопрос ни к кому не был адресован. Где Глен, она знала.

Мать дернула Агнес за руку, и она свалилась с камня. Под ней подогнулись ноги. Никогда еще она не чувствовала себя так неустойчиво и растерянно.

Мать направилась прямиком к пещерам. Так естественно, словно они с Гленом давным-давно спланировали эту встречу. Она чуяла Глена, находила его будто по запаху. Нашла бы она и Агнес, если бы в пещере пряталась она? Агнес вспомнилось, с каким грозным видом мать обводила взглядом новые и старые лица членов Общины, пока не нашла ее. И как она обратилась не к ней, а к Вэл. Как глупо сжималось ее сердце. Как нелепо было желать чего-то или чувствовать хоть что-нибудь. Но Агнес не дала мысли развиваться и направила ее по обратному пути, вновь вспомнив момент, когда скрестились их взгляды. Неужели в них не было мгновенного затишья, когда буря вдруг утихла в душе обеих? «Если бы только можно было остаться там», – думала Агнес. Эта мысль, это стремление помогли ей восстановить равновесие и удержаться на ногах. От нее расслабились ее рука и плечо, и ладонь скользнула в руку матери, пока они шли к пещере.

* * *

Глен лежал ничком на шкуре у входа в пещеру, закинув руку за голову. И был похож на кучку брошенных веток. У Агнес снова защемило сердце. С ним в пещере она провела всего пару ночей, а потом он настоял, чтобы она вернулась в лагерь. Он не желал, чтобы она превратилась в изгоя. Вчера она к нему не заглядывала: слишком много накопилось дел. Но без нее он оставался совсем один. Пока они приближались к пещере, Агнес вглядывалась в лицо матери и пыталась распознать эмоции на нем. Будет ли она теперь составлять компанию Глену? Захочет ли он видеть ее? Агнес не могла припомнить, видела ли его злым после того, как мать уехала. И крепилась, готовясь к вспышке, какой бы она ни оказалась.

Ее мать пощекотала пальцем ноги подмышку Глена, он опустил руку и уставился на нее.

– Ты вернулась, – хрипло выговорил он.

– Вернулась, – сказала она.

– Я слышал радостные вопли.

Оба засмеялись.

Агнес нахмурилась. Никто не вопил. Она смотрела то на одного, то на другого, ее глаза метались туда-сюда, как кузнечики. Это было совсем не то, чего она ждала.

– Извини, что не встал. – Глен перекатился на бок.

– Ничего, – ответила мать.

– Ослабел.

– Знаю.

– Давно тебя не было.

– Да.

Он помолчал.

– Все хорошо, – наконец произнес он, и Агнес поняла, что он правда так считает.

Она удивленно заморгала. Почему он не злится? Мать даже не извинилась.

Глен приподнялся повыше, сел, прислонившись к камню.

– Вот уж не думал, что ты вернешься.

– Едва сумела. – Она повела взглядом в сторону Агнес, но в глаза ей не заглянула.

– Лучше бы не сумела, – сказал Глен. От этих слов Агнес вздрогнула. И от его голоса. Он звучал грустно.

Глен освободил место рядом с собой на шкуре, и мать легла с ним.

– Эх, бедняга, – сказала мать. – Ничего от тебя не осталось.

Она укрыла их обоих шкурой, Глен попытался отогнуть ее, но она не дала. Так они и лежали молча. И, кажется, забыли, что Агнес рядом. Она присела к их ногам.

Открытые глаза матери были настороженными. Поблескивали, отражали свет, блуждали по тощему и жалкому телу Глена. Потом она закрыла глаза, и оба затихли, будто заснули. И выглядели так мирно. Агнес даже представить не могла, что они вновь будут такими. Ее родители, окутанные тихим гулом, предвестником сна. У Агнес задергалась нога. Она изнывала от желания лечь с ними, но ее не покидало странное ощущение, что она будет лишней.

Выждав несколько минут, она юркнула под шкуру, к ногам родителей. Свернулась клубочком, нащупала щиколотку матери и схватилась за нее. Но мать выдернула ногу. Агнес приняла это как знак, что она и вправду лишняя, и уже была готова выбраться из-под шкуры. Но тут мать снова вытянула ногу, прижала ее к боку Агнес. И Агнес вцепилась в ее щиколотку так, чтобы больше она ее не выдернула.

Глен вздохнул.

– Все изменилось.

– Вижу.

– Нет, дело не только в этом.

Агнес затаила дыхание, чтобы услышать, в чем еще. Глен приподнял голову, будто чтобы посмотреть на нее. Она крепко зажмурилась.

Мать прокашлялась и сменила тему:

– И ты не спросишь меня, почему я уехала?

– Я знаю, почему. Твоя мать умерла. – Он понизил голос.

Несколько минут она молчала.

– Но, когда умерла твоя мать, ты не уехал, – наконец напомнила она.

– Я не любил свою мать, – сказал он.

– И я твою не любила.

Они засмеялись.

– Тебе полегчало? – спросил Глен.

– Нет. – Она вздохнула. – Так как тут теперь дела?

– Не очень. А как в Городе?

– Не очень.

Оба снова засмеялись.

Агнес не видела в этом ничего смешного.

– Карл за главного?

– В основном.

– И всех это устраивает? – В вопросе матери прорвался упрек.

– Вообще-то нет. Но многих – да. Новоприбывшие ходят за ним хвостом.

– Ясно. – Она помолчала. – Тебе следовало быть за главного, как раньше.

– Главным я не был никогда, Беа. Все мы были равны. – Он вздохнул, утомленный разговором.

– Это настоящего консенсуса никогда не было.

– Нет, был. – Если Глену когда-либо случалось повысить голос, то в эту минуту он его повысил.

– Мы устраивали обсуждение. Ты что-нибудь предлагал, и мы с тобой соглашались.

– Не совсем верно.

– Не совсем, но достаточно. И способ действовал.

Глен вздохнул.

– Теперь решения принимают Карл и его люди.

– Например, морить голодом вас с Агнес. Или еще кого-нибудь, насколько я успела заметить. Как так вышло?

– Паре Новоприбывших поручили распоряжаться едой.

– И тебе дают меньше, чем остальным?

– Нет, ничего подобного.

– Но…

– Просто в первую очередь они заботятся о своих. Вероятно, на подсознательном уровне. Они даже сами не понимают, что творят. В смысле, все они очень славные. Хорошая группа, – заключил он, и Беа хмыкнула.

– Опять это твое умение во всем видеть светлую сторону. Не может быть, чтобы они не понимали, что творят.

– Ну, тебе, наверное, виднее. – Тон был резким. Он вымотался, растерялся и где-то в глубине, кажется, злился. Агнес почувствовала себя глупо: как она раньше этого не замечала?