эксклюзивные экземпляры, – пояснила я дрожащим от нервного возбуждения голосом. – Я надеюсь – и верю, – что в следующее Рождество на полке будут стоять экземпляры уже от издательства.

Рэйден как завороженный разглядывал обложки книг, на первой из которых было изображено небольшое пламя на мужской ладони, а во второй – серебряный клинок.

– Рэй Вэн. «Век пламени», «Век мести», – словно не своим голосом прочел он, а затем начал листать первую книгу. – Тут… тут мои скетчи персонажей! – он с недоверием усмехнулся.

– Тебе не понравилось? – с разочарованием спросила я. – Прости, я такая идиотка… Нужно было спросить у тебя разрешения, я не подумала, что ты будешь против…

Наконец Рэйден поднял голову, и я увидела в его глазах слезы. Он прижал книги к груди с таким трепетом, словно это были его дети, и едва слышно прошептал:

– Айви, я люблю тебя.

Я приоткрыла рот от удивления и уставилась на него, не в силах выдавить ни единого слова.

– Я еще ни к кому не испытывал таких глубоких чувств, и порой мне самому страшно от этого, – уже громче сказал он. – Я люблю тебя, Айви.

Я не слышала этих слов в свой адрес почти пять лет, не считая дружеского «люблю» от Дирка и Дрейка, поэтому лишь открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Я не знала, как объяснить тот ураган чувств, который бушевал в моем сердце каждый раз, когда Рэйден находился рядом.

– Кнопка, скажи хоть что-нибудь… – с мольбой попросил он.

Зная, что не смогу перебороть себя, я обхватила его шею и поцеловала с таким отчаянием и нежностью, с безумной надеждой, что Рэйден услышит агонию моей души и все поймет без слов. Он отложил книги и прижал меня к себе, накрывая нас обоих одеялом с головой.

Мы долго сидели под одеялом, словно в своем крошечном мирке, и целовались. Неторопливо, трепетно, сладко. Рэйден нежно гладил меня по лицу и обнимал так, как будто боялся отпустить даже на одну секунду.

Только когда в комнату вернулась Тина, мы оторвались друг от друга. Рэйден ушел к себе, а я еще долго не могла уснуть, прокручивая в голове его признание.

Понимая, что сон в ближайшие часы мне не светит, я принялась изучать оставленный им телефон. Рэйден уже подключил к нему мой Apple ID, поэтому, когда пришло уведомление на почту, я сразу же полезла смотреть письмо.

Меня сегодня что, решили прокатить на всех мыслимых и немыслимых эмоциональных качелях?

От застеливших глаза слез текст на экране расплывался, но я упрямо продолжала читать. Снова, и снова, и снова.

Дорогая Вайнона!

Прости, что напугал тебя своим звонком.

Мне жаль, что из-за меня ты оказалась в больнице. Прошу, не пугайся хотя бы сейчас. Я не желаю зла ни тебе, ни твоей матери, клянусь. Все, чего я хочу, это просто повидаться со своей любимой дочерью.

Все эти дни я был в Арден-Сити. Даже приходил в больницу, в которой ты лежала, но зайти в палату так и не решился. Переживал, что это станет для тебя сильным ударом и скажется на твоем здоровье. Можешь не беспокоиться, я вернулся в Лондон и больше не буду тебя тревожить.

Знай: если захочешь поговорить со мной, я прилечу в любое время. Или можешь писать мне на эту почту. Я создал ее специально для тебя, буду каждый день проверять ее в надежде, что однажды получу заветное письмо.

Я очень люблю тебя и скучаю, мой маленький утенок.

Твой Папа.

Сжимая телефон в руках, я выбежала в одной пижаме из комнаты и остановилась только в конце коридора у окна. Мне было трудно дышать, и я без остановки терла ладонью грудную клетку.

Папа был в городе. В клинике. Совсем близко.

Сколько времени он провел здесь? Что, если я сталкивалась с ним на улице? Я бы его, наверное, даже не узнала. С каждым проходящим годом образ красивого высокого мужчины из моих воспоминаний становился все более размытым и блеклым.

Последний раз я видела его лицо на фотографии, которую порвала мама.

Мне тогда было тринадцать. Со дня нашего переезда из Лондона в Америку прошло три года. Я уже начала забывать прошлую жизнь и адаптировалась в новой стране, но не могла выбросить из головы отца. Он разрушил нашу семью, изменял маме, избил ее, грозился отобрать меня, а я все равно скучала по нему и испытывала от этого чувство вины.

В день его рождения я достала из импровизированного тайника в матрасе конверт, в котором втайне хранила фото папы. Я делала так время от времени, чтобы не забыть его лицо, но в тот день мне не повезло. Мама застукала меня. Она в гневе отобрала фотографию и разорвала ее на мелкие кусочки.

Тот день отпечатался в моем сознании, словно надпись на надгробной плите.

– Этот человек растоптал меня. Испортил мне жизнь, угрожал отобрать у меня самое дорогое – тебя! А ты все еще лелеешь надежду на встречу с ним? Неблагодарная дрянь! – Мама в слезах кричала на меня, а я плакала вместе с ней.

Я попыталась обнять ее, но она отшатнулась от меня, словно от прокаженной.

– Мамочка, прости меня, пожалуйста, я очень сильно люблю тебя, правда!

– Сегодня ты обесценила эти слова, Айви.

Я сидела на подоконнике и дрожала от холода, продолжая смотреть на письмо.

– Это ты все испортил, – шептала я, будто он мог меня услышать.

Мама была права. Именно из-за него мы сбежали в другую страну, оставив все, что было нам дорого, далеко в прошлом. Из-за него Мариса Харт из улыбчивой, ласковой и нежной женщины превратилась в сварливую, холодную и неприступную статую. Из-за него я часто просыпалась посреди ночи, потому что слышала во сне грохот опрокинутого стола и хлесткий удар пощечины. Из-за него – вернее, из-за его фото – я вот уже пять лет не могла никому сказать «я тебя люблю», опасаясь, что все испорчу и обесценю значимость этих слов.

Несмотря на все это, я плакала как маленькое дитя, вот уже в десятый раз перечитывая строчку: «Я люблю тебя и скучаю, мой маленький утенок».

Правда, которой я боялась больше всего, состояла в том, что я тоже по нему скучала.

Глава 23. Айви

Словно по заказу, в Рождество выпал снег. Крупные снежинки кружили в воздухе в медленном танце и запорошили двор перед домом Грега. Он недавно уехал