Телеграфистка и Горм ехали на велорикше поузкой, извилистой дороге. Черноусый рикша соблюдал приятный темп, держась левойстороны дороги. Время от времени он вытягивал руку, чтобы показать, что емунадо повернуть, не проявляя видимого интереса к сердитым гудкам автомобилей.

На телеграфистке поверх красного бюстгальтерабыла надета белая майка без рукавов. Бретельки бюстгальтера были видны, и нагруди майка просвечивала красным. Глаза защищал желтый пластмассовый козырек.Темные вьющиеся волосы развевались по ветру. Под откидным верхом было жарко идушно. Возле ручья она приказала остановиться, и они спрыгнули на землю.

— Здесь постоянно требуется вода, — сказалаона и достала две бутылки с жидкостью, напоминавшей какой-то сок. Сперва онинапились, потом она стащила с себя майку и намочила ее под струей, лившейся изжелоба, вмурованного в гору.

Горм с восхищением смотрел, как она натянулана себя мокрую майку. Через мгновение он проделал то же самое со своей рубахойи дурацкой полотняной кепкой.

Телеграфистка, посмеиваясь, наблюдала за ним.В ее смехе не было ничего, что заставило бы его смутиться, напротив. В этусорокаградусную жару, когда мозг был похож на устрицу, ее смех вызвал у негожелание. Он снова сел на горячее пластмассовое сиденье и расправил брюки.

Велорикша привез их к храму, но Горм могдумать только о том, когда он сможет прижать телеграфистку к себе. По пути онкак бы случайно падал на нее на поворотах, и от этого его желание толькоусиливалось.

Она объявила, что хочет прокатиться по канатнойдороге, и приказала велорикше везти их туда. Они ехали бесконечно долго. Гормположил руки на колени и мечтал о кусочках льда.

В гондоле они сидели среди туземцев,стиснутые, как сельди в бочке. Но наверху дул приятный ветерок, и Горм вновьобрел силы радоваться обратной поездке в такой же тесноте и жаре.

Телеграфистка почти не разговаривала, и понятьпо лицу, о чем она думает, было невозможно. Но он знал, что и она хочет его.Разве она не сама его выбрала? Ее движения, взгляды, манера упираться руками вбока, когда они останавливались у стен и вьющихся растений, осматриваядостопримечательности, убедили его в этом.

Он был готов взорваться от нетерпения. Когдаони спустились к ждущему их велорикше, Горм на мгновение забыл о Со страстью,удивившей его самого, он прижал телеграфистку к себе.

— Спокойно! Спокойно! — шепнула она ему в ухо.

Она привезла его в одно место в Джорджтауне.Там было что им нужно. Душ, пиво, кровать. Она начала стаскивать с него рубашкуи закончила раздевание, сдернув с головы свой пластмассовый козырек. Горм ещеникогда не встречал женщину, которая была бы так уверена в себе, несмотря насвою наготу.

Через два часа он был уже в состояниизаметить, что за грязными стеклами сверкают молнии. Телеграфистка превратиласьв Гюнн, и им приходилось кричать друг другу, чтобы перекричать шум дождя.

— Хочу есть, хочу чаю! Умираю, хочу есть! —сказала она и начала одеваться.

Они сидели на бочке из-под нефти под дырявойкрышей из гофрированного железа. Юноша с индусской внешностью подал им на пальмовыхлистьях рис, приправленный карри, цыпленка и обжигающе горячий чай.

Сперва Горм запротестовал против чая, но Гюннубедила его, что в жару это единственный напиток, который следует пить. Глядяей в глаза, он выпил чай, чтобы угодить ей, по лицу у них бежали ручейки пота.После этого они вернулись в комнату и начали все сначала.

— Ты хороший гид, — сказал он, обхватов ееруками.

— И только?

Он был рад, что из-за темноты она не видит егосмущения.

— Нет, не только. Во всем, — дерзко ответилон.

— Знаешь, сколько мне лет?

— Нет.

— Тридцать три.

— Ого! — Он не смог скрыть удивления.

— Ты когда-нибудь проделывал это с такойстарухой? — Она засмеялась.

— Нет. — Он тоже засмеялся.

— Я так и знала, — коротко заметила она.

Он сник и замолчал. Прошло несколько минут.

— Ты очень красивый, так что берегись, а тотебя живо проглотит какая-нибудь штучка вроде меня. Но это все равно лучше, чемходить по девкам.

Горм не знал, как ему следует ответить.

— Если ты станешь хвастаться, когда мывернемся на борт, это обернется против тебя же, — предупредила она.

— У меня нет такой привычки.

— Прекрасно. Я не сомневаюсь. Но хочу довестидо твоего сведения, что ты у меня первый юнга.

— Перестань нести чушь, — сердито сказал он.

— Ладно, успокойся, — миролюбиво сказала она.Из-за наступившей темноты и звезд или из-за принятого им решения жить безоглядки, чтобы было что записывать в свой блокнот, он неожиданно спросил:

— Ты веришь в любовь?

Ему показалось, что сквозь свистящее шуршаниешин на мокрой дороге он услыхал ее вздох.

— Не знаю. Я выйду замуж, когда спишусь наберег.

* * *

Горм понял, что команде известно о том, что онбыл на берегу вместе с телеграфисткой. Матрос Буббен косился на него и делалгрязные намеки. Остальные поддерживали Буббена, так продолжалось от Малаккскогопролива до Сингапура.

Там, крепко надравшись в одном баре, Буббенпрорычал Горму через стол:

— Кажется, наш салага недавно получилтелеграмму?

Матросы переводили взгляд с Горма на Гюнн. Онасидела через два столика от них вместе с механиком и вторым штурманом.Воцарилась тишина. Все слышали, что сказал Буббен. Теперь они ждали от Гормадостойного ответа.

Было тепло и влажно. Тонкая белая блузка Гюннприклеилась к телу. Он вспомнил, как выглядел мир, когда она сняла ее. Лицасидевших за столом вместе с ним тоже способствовали тому, что у него в головевсе смешалось. А может, он слишком много выпил. Но только Горм не сумелвзорваться, как ожидали матросы, он только закурил сигарету.

— Ты что, оглох? — прогнусавил Буббен.

— Нет. И думаю, тебе лучше заткнуться, — тихоответил Горм.

— И почему же это мне следует заткнуться? —проревел Буббен.

— А потому! — услыхал Горм свой голос.

Буббен вскочил и встал перед Гормом со сжатымикулаками, переступая с ноги на ногу.

— Потому, потому, — передразнил он Горма иткнул его в грудь так, что тот чуть не упал со стула. — А вот посмотрим, чеготы стоишь в армрестлинге, черт подери!

— Слишком неравная партия. Ты — стол комодыч,а я — маменькин сынок.

Парни засмеялись.