– Нет необходимости извиняться. – Патрисия широко улыбается. Ее темно-красная помада в тон сегодняшней шали. – Спасибо, что встретилась со мной здесь.

Я смотрю ей за спину, впервые осознавая, где мы находимся. Во время экскурсии по кампусу я не задумывалась о кладбище. В старых городах, в бывших колониях вроде Северной Каролины, часто были старинные кладбища посреди современных районов. Я определенно не представляла, что буду посещать такое в рамках психотерапии.

– Честно говоря, я удивлена, что вы привели меня сюда.

– Я бы стала переживать, если бы ты не удивилась. На этот раз никаких загадок, – говорит она, плотнее закутываясь в шаль. – Я привела тебя сюда, поскольку решила, что хочу помочь тебе, и считаю, что это наилучшее место, чтобы начать. – Не дожидаясь моего ответа, она идет ко входу, который представляет собой просто проем в низкой ограде.

– Кладбище?

Она идет удивительно быстро, учитывая, насколько короче ее ноги по сравнению с моими. Мне приходится сделать несколько быстрых шагов, чтобы ее догнать.

– Разумеется.

Небо над нами типичного для Каролины ярко-синего цвета. Кладбище на холме у старой часовни, частично покрытое лужайкой, частично лесом, выглядит, пожалуй, как самое прекрасное в мире. Оно похоже на тайный парк – место, где можно отдохнуть от толпы студентов, склонившихся над телефонами по пути на занятия; от преподавателей, которые болтают друг с другом по дороге в кафе кампуса.

По дороге мне вспоминаются фрагменты экскурсии по кампусу. В конце восемнадцатого века, когда был основан Университет Северной Каролины, в нем было только одно здание – мое нынешнее общежитие, «Старый Восток». Всего через несколько лет после его открытия один студент неожиданно умер и был похоронен на пустом участке земли недалеко от центра кампуса. По мере того как кампус расширялся, университет обозначил периметр кладбища информационными табличками и низкой каменной оградой, которую построили где-то в начале девятнадцатого века, чтобы отделить кладбище от остальной территории.

– Значит, вы так собираетесь помочь мне понять маму?

Патрисия негромко пыхтит, когда дорога начинает идти вверх по склону, мимо огромного куста мирта.

– Бри, я не очень много знаю о твоей матери, так что о понимании речи не идет. Но зато я знаю о корне.

– Значит, на кладбище вы расскажете о корне?

– Это отправная точка, – загадочно повторяет она. – Корень корня, если угодно. – Она усмехается собственной шутке, и я больше не стараюсь допытываться.

Резные могильные камни на краю кладбища, мимо которых мы проходим, сделаны из отполированного до зеркального блеска гранита. Гравировка выглядит свежей, хотя им десять, двадцать, тридцать лет. У некоторых даже лежат свежие цветы. Большинство надгробий простые. Плоские каменные квадраты с металлическими табличками. Некоторые высокие, пафосные прямоугольники, стоящие на каменном основании. Есть даже склепы, стоящие четырехугольником, видимо, для какой-то богатой семьи. Но по мере того как мы приближаемся к середине кладбища, надгробия становятся более старыми, а их форма меняется. Тронутые плесенью обелиски, более тонкие могильные камни, на которых по два-три имени. Длинные имена, даты рождения и смерти. Конец восемнадцатого – начало девятнадцатого века.

Патрисия ведет нас мимо более старых, серых могильных камней по узкой тропинке к другому участку кладбища.

– За кладбище отвечает город, и все похороненные здесь так или иначе связаны с ним или с университетом.

– Например, деканы или преподаватели?

– М-хм, – отвечает она. – Сначала здесь хоронили студентов, которые умерли во время обучения, и преподавателей. Это самый старый участок. Первым был юноша из «ДиФи», которого похоронили здесь в конце восемнадцатого века. Еще пять участков добавили после. Там люди из штата университета, сотрудники, городские филантропы и меценаты, известные выпускники и тому подобное.

Мы останавливаемся у древней на вид каменной ограды, которая разделяет все кладбище поперек.

– Замечаешь что-нибудь?

– Мне показалось, вы сказали, что сегодня не будет загадок.

Она наклоняет голову, тайком улыбаясь, и это напоминает мне о том, что все карты у Патрисии. И мне они нужны.

Я смотрю в ту сторону, куда она указывает. Мы шли по земляным дорожкам, утоптанным множеством ног. У них двойное назначение: они направляют посетителей так, чтобы они не прошли по какой-нибудь могиле, и при этом отделяют участки кладбища друг от друга. За границами кладбища машины проносятся по направлению к футбольному стадиону, но кроме них слышны лишь птицы и ветер. На Часовой башне начинают играть «Вестминстерские четверти». Когда мелодия умолкает, одинокий колокол сообщает нам, что сейчас 14:15.

Я растерянно смотрю на Патрисию, а потом снова на место, где мы остановились. На другой стороне за каменной оградой кладбища находится роща.

– Там всего несколько надгробий. – Я показываю на дальний угол в тени низкого дерева. – Этот участок почти не заполнен.

– О, он заполнен. Ограда отмечает, где начинается сегрегация. Всех темнокожих хоронили на этих двух участках. – Она кивком показывает на траву за стеной.

От ее слов сжимается желудок. Не такой я представляла себе психотерапию. Я совершенно уверена, психотерапия – что-то совершенно другое. Патрисия обнимает себя за плечи, кутаясь в шаль, и продолжает:

– Некоторые из них были рабами, принадлежащими преподавателям, и их держали в кампусе, чтобы они занимались строительством и другими работами. Некоторые были слугами или освобожденными после того, как в этой части Конфедерации положили конец рабству. – Она вздыхает, кивая на траву по ту сторону стены. – Мемориал в ботаническом саду – важное напоминание, аккуратное и вежливое. Но кровь? Кровь погребена здесь.

– Почему нет никаких… – Я сглатываю, и внезапно мне больше всего хочется убежать отсюда – из этого места, которое кажется слишком понятным, слишком ужасающим.

– Почти все безымянные. Люди использовали обычные камни или деревянные кресты, кто что мог позволить, или то, что считали достойным. На некоторых могилах по-прежнему сохранилось немного юкки или барвинка, иногда это дерево, которое явно было посажено специально, – отвечает она, показывая на цветы, растущие тут и там среди травы. – Думаю, этим занимались родные и близкие. В восьмидесятые этот участок использовали в качестве парковки, так что кто знает, что тогда было разрушено. Недавно провели исследование местности, используя какой-то радар. Нашли почти пятьсот безымянных могил на этих двух участках и одну по другую сторону ограды, но медиум бы и так им это сказал. – Она улыбается, и в ее глазах вспыхивает озорной огонек. Она проходит через проем в ограде и осторожно ступает на траву. Оборачивается, когда замечает, что я не следую за ней. Я смотрю на землю под нашими ногами.

– Пятьсот?

– Ага.

Я сглатываю.

– Мне обязательно идти по этой траве? Может, я наступлю прямо на чью-то