может меня видеть, – я пробую задать следующий вопрос:

– Где мы?

Луиза отвечает, не глядя на меня:

– Недалеко от моего дома, в другом воспоминании. Лучше спроси когда, девочка.

Я встаю.

– Когда?

– За пятьдесят лет до моего времени, когда моя прабабушка была молодой.

– 1815 год. Почему вы привели меня сюда?

Луиза вдумчиво смотрит на меня.

– Потому что ты должна это увидеть.

– Где Патрисия?

– Столько вопросов! – она фыркает. – Моя потомица вернулась в свое время. И ты вернешься, когда мы закончим. Идем. – Она берет меня под руку и тащит за собой так резко, что я спотыкаюсь. Чем ближе мы подходим, тем сильней становится горячий медный запах крови.

А потом раздается громкий крик новорожденного.

Три женщины в длинных платьях стоят на коленях вокруг четвертой, которая только что родила. Мать – юная женщина, которой, может, восемнадцать или девятнадцать, – приподнимается на пропитавшихся кровью одеялах, обернутых вокруг груды соломы и травы. Ее юбки сбились у талии, руки, как тиски, сжали согнутые колени. Она задыхается, она устала и вспотела, но на ее теплом, золотисто-коричневом лице решимость, которая делает ее… потрясающей. Великолепной.

– Роженица – это Перл, – говорит Луиза. Она показывает кивком на остальных трех женщин, самая молодая из которых на вид того же возраста, что и Перл, а остальным немного за двадцать. – А это Сесилия, Бетти и Кэтрин.

– Вы их знаете?

Криво улыбнувшись, Луиза показывает на самую молодую женщину.

– Это мать моей матери. Она привела нас сюда.

Сесилия вытирает лоб Перл, а Бетти занимается последом. Кэтрин держит плачущего младенца подальше от чужих глаз, думаю, вытирает его одной из мокрых тряпок, которые висят над ведром с водой. Мой взгляд притягивает окровавленный нож на деревянной доске рядом с ней. Трудно не думать о рисках – бактериях, инфекциях, грязной воде, – хотя я знаю, что многие века женщины справлялись в таких же или худших условиях.

– Почему она привела меня сюда?

Луиза наклоняет голову.

– Я не знаю.

Кэтрин шипит, и ее резкий вдох заставляет остальных обернуться. Перл, молодая мать, настороже, и она тянется к ребенку.

– В чем дело, Кэт? С ним все в порядке?

Кэтрин оборачивается, и впервые я вижу, как она держит младенца на руках. Он по-прежнему перепачканный кровью, морщинистый и мокрый. Его крики стихли, сменившись всхлипами. Бетти подходит ближе, и они с Кэтрин переглядываются. Перл это тоже замечает.

– Бетти? Что-то не так? – осторожно спрашивает она, глядя то на одну женщину, то на другую. – У меня по-прежнему сильное кровотечение?

Бетти качает головой.

– Видала и похуже. Проблема не в кровотечении.

Теперь Перл в панике.

– Тогда дай его мне!

– Дай его ей, Кэт, – тихо говорит Бетти. Кэтрин подчиняется и передает новорожденного матери. Когда Перл берет его в руки, тревога и любовь написаны на ее лице. Но когда она подносит ребенка ближе, их сменяет тихий ужас.

Глядя ей через плечо, Сесилия вскрикивает.

– Его глаза!

Я кожей ощущаю дурное предчувствие.

Может, Сесилия тоже это замечает, потому что она выглядит так, будто готова броситься к Перл.

Кэтрин качает головой:

– Говорила я тебе не связываться с тем красноглазым дьяволом, но ты не послушала, да? Ничего хорошего не может выйти с человеком, которого ты встретила на перекрестке, Перл. Ничего.

Глаза Перл наполняются слезами. Она дважды качает головой, не соглашаясь то ли с Кэтрин, то ли с тем, что она видит, не знаю.

– Это мой сын, – произносит она трясущимися губами.

Я обращаюсь к Луизе, не глядя на нее, ноги уже несут меня ближе к месту действия.

– Что не так с его глазами?

– Дитя перекрестка, – загадочно отвечает Луиза.

Она не останавливает и не окликает меня. Я почти рядом с Перл, и руки у меня трясутся, словно тело уже знает, что не так с этим ребенком. На кого – и на что – он похож.

– Может, он и выглядит как младенец, но это маскировка, – говорит Кэтрин, и в ее голосе звучат в равной мере печаль и осуждение. – Им нельзя доверять, потому что ложь в их природе. Ты знаешь это, Перл. Как и его отец, он однажды обернется против тебя.

Теперь я достаточно близко, чтобы увидеть новорожденного, стоя между его матерью и Сесилией. Я наклоняюсь вперед, и в моих ушах звучит отчаянный возглас Перл:

– Он же мой ребенок! – И я вижу то, чего боялась.

Два янтарных глаза, светящиеся и яркие, смотрят на Перл с его светло-коричневого лица.

Затем, вопреки сказанному Патрисией, как и Луиза до этого, Сесилия берет меня за локоть. В ее глазах сияет понимание, и она пристально смотрит на меня. Я пытаюсь отвернуться от их огня, они обжигают – но она держит меня крепко.

– Это не ребенок, – свирепо произносит она. – Это монстр.

Мир начинает вращаться и исчезает снова.

После того как мы приземляемся, Сесилия тянет меня за собой, двигаясь куда-то быстрым шагом. Мне не нужно оглядываться, чтобы понять, что Луизы нет с нами.

– Сюда.

Мы снова в университете, и кругом царит непроглядная полуночная тьма. Сесилия тянет меня к центру кампуса с головокружительной скоростью.

– Почему ты показала мне это?

– Потому что ты должна была это увидеть, – на бегу отвечает Сесилия, повторяя прозвучавшие раньше слова Луизы.

– Должна была увидеть того младенца? – восклицаю я. – Кто это?

Она объясняет, не останавливаясь:

– Дитя перекрестка, рожденный от человека с перекрестка. Отец жил среди нас и был таким же, как мы, но на самом деле он был демоном, рожденным в тени. Этот ребенок – человек лишь наполовину.

Я спотыкаюсь, услышав холодное, отстраненное объяснение Сесилии. Она дергает меня за руку, заставляя подняться.

Рожденный в тенях, но в форме человека. Дитя перекрестка. Может быть, так мастера корня называют горихэля? Если бы я не видела это существо собственными глазами, я бы никогда не подумала, что такой союз возможен.

– Что случилось с ребенком Перл?

– Они заставили ее выбросить его прежде, чем он повзрослел достаточно, чтобы представлять опасность.

Выбросить.

– Мы уже близко. Смотри внимательно.

Я оглядываюсь. Я не знаю, в каком мы времени, но, наверное, в недавнем, потому что я узнаю здания, деревья, тропинки.

– Ты ведешь меня обратно к Патрисии?

– Нет. Это Рут захотела, чтобы ты пришла сюда.

– Кто такая Рут?

Сесилия не отвечает, и, похоже, она не хочет говорить. Она останавливается рядом с каменной скамейкой, стоящей под старым тополем. Прежде чем я успеваю спросить что-то еще, мимо проходит женщина, которая выглядит знакомой. Руки у нее засунуты в карманы, а на плече висит современная сумка