– Обязательно. – Патрисия с улыбкой отворачивается. – Но мы воздадим им должное. Поблагодарим их.

Я шумно вдыхаю, а затем медленно выдыхаю и иду за ней след в след, представляя, что, может, она знает, где могилы, и обходит их. Мы останавливаемся у безымянного участка травы.

– Здесь похоронены двое моих предков, – просто говорит Патрисия, словно сообщая мне, где в буфете лежат стаканы. Вот здесь стаканы. А вот здесь кружки. Она садится, скрестив ноги в своей длинной юбке.

Я инстинктивно отступаю, но она смотрит на меня, подняв бровь.

– Садись.

Я осторожно опускаюсь на колени. Недавно постриженная трава теплая и колет голые ноги.

Я сажусь напротив нее, тоже скрестив ноги. Она открывает бархатный мешочек, который принесла с собой, и кладет на землю между нами несколько камней: светло-зеленый в форме маленького сжатого кулака; фиолетово-белый с несколькими выступающими кристаллами, думаю, аметист; и дымный кварц. К моему удивлению, Патрисия раскладывает перед нами еще несколько предметов, которые мне и в голову не пришло бы приносить на могилу: мешочек поменьше, в котором немного фруктов; тарелку с кукурузным хлебом и пустую кружку, которую она наполняет чаем.

– Я не знаю, кто мои предки дальше прабабушки.

Патрисия пожимает плечами.

– Многие темнокожие в Штатах не знают своих предков больше чем на четыре-пять поколений назад, не знают имен предков вплоть до конца девятнадцатого века – а откуда им знать? Когда нас освободили, подробных записей о семьях нам не выдали.

Она продолжает раскладывать подношения, не глядя в мою сторону.

Меня заполняет горькое чувство предательства, подобное тому, что я ощутила, когда смотрела на Стену Ордена.

– Я никогда даже не видела бабушку.

Патрисия поворачивает голову ко мне, в ее взгляде читается любопытство.

– Никогда не видела бабушку?

Я вспыхиваю.

– Нет.

– Она умерла до твоего рождения?

– Да.

– Никаких тетушек с ее стороны семьи? Или, может, двоюродных бабушек?

– Нет. – Я чувствую, как вспыхивает разочарование, словно спичка чиркнула по внутренностям и подожгла их. Внезапно кажется, что кожа слишком туго обтягивает мое тело. Тонкие волоски на затылке встают дыбом. Зрение затуманивается. Мне не нужно напоминание о том, как я одинока. Как потеряна.

– Бри, дыши. – Она говорит мягко, но твердо. – Делай медленные вдохи через нос. – Я слышу слова Патрисии, но ее голос доносится словно издалека.

Я делаю так, как она говорит, пока пульс не замедляется, но горло по-прежнему узкое, как соломинка. Мне приходится дважды откашляться, прежде чем удается произнести:

– Так чем мы здесь занимаемся?

Она улыбается.

– Ты мне доверяешь?

Я моргаю.

– Обычно такое спрашивают, прежде чем сделать с кем-нибудь что-нибудь странное.

Она улыбается.

– Если ты справишься со странным, то и я тоже.

Я думаю о том, что случилось за прошлую неделю.

– Я могу справиться с чем-то невероятно странным.

– Тогда двигаемся дальше. – Она выпрямляется и складывает руки на коленях. – Как ты знаешь, вокруг нас повсюду существует невидимая энергия, и о ней знают только некоторые. Кто-то из них называет ее магией, кто-то эфиром, кто-то духом, а мы называем ее корнем. Нет единой школы, единого учения об этой энергии. Это стихия? Природный ресурс? Я думаю, и то и другое, но практикующие из Индии, Нигерии или Ирландии могут иметь другое мнение. Единственная универсальная истина о корне заключается в том, кто – или что – может им пользоваться и как. В наибольшей степени он доступен мертвым, сверхъестественные существа тоже имеют тесную связь с ним, а вот живые… Живые должны брать взаймы, выторговывать или красть способность получать доступ к этой энергии и использовать ее. Наши – мастера корня – берут ее взаймы временно, потому что мы считаем, что она нам не принадлежит. – Она взмахивает рукой над камнями и едой. – Мы делаем подношения нашим предкам, чтобы они поделились с нами корнем на какое-то время. А потом, после того как вернем долг, благодарим их, что они стали мостом для нашей силы. Это объединяющая философия нашей практики. В остальном у разных семей разные варианты, разные подходы, если угодно. Так было всегда и так есть.

– Вы сказали, что не знаете, как практиковала моя семья.

– Не знаю. Похоже, что традиция твоей семьи потеряна. Все, что я могу, – познакомить тебя с этим искусством так, как его понимает моя семья, используя свое понимание этих истин.

Выглядит логично, но…

– Как вы используете корень?

Патрисия смотрит на меня, и мои щеки и нос захватывает мягкое приятное тепло, словно на них светит солнце.

– Возьми меня за руки, и я тебе покажу.

Как только я беру ее за руки, на мгновение я ощущаю ее кожу – она теплая, сухая и мягкая, – а потом мир вокруг нас искривляется и исчезает.

Часть 3

Корни

26

Кажется, будто рука Вселенной дотронулась до меня и просто… потянула.

Чувство движения очень сильное – я лечу, я расширяюсь, – а потом внезапно все останавливается.

Я падаю лицом вперед, опираясь на ладони, кружится голова, и я жадно глотаю пыльный воздух. Воздух, который прилипает к задней стенке горла, заполняет рот медным вкусом.

– Ты в порядке, Бри. – Успокаивающий голос Патрисии доносится откуда-то из-за плеча. Она стоит рядом со мной: ее маленькие плоские туфли как раз у моего запястья. Я открываю глаза и обнаруживаю, что мои растопыренные пальцы упираются в плотную потрескавшуюся глину, которую разгладили, превратив в ровную поверхность. Пол. Я внутри здания. Нет, в какой-то хижине.

Но мы только что были на улице, на кладбище.

Какая-то женщина издает сдавленный возглас боли. Я резко поворачиваюсь, вижу источник крика и чуть не падаю вперед снова.

Маленькое прямоугольное помещение освещено лишь очагом высотой до пояса, вделанным в середину более длинной стены. Сами стены выстроены из грубо отесанных деревянных балок, и через каждые несколько досок в щели запихнуты мелкие куски ткани, чтобы защититься от ночного холода. Рядом со мной на каменном полу два тонких одеяла, грязно-коричневые, с потрепанными и неровными краями. Увидев очаг, я сразу понимаю, что это не сон, что это все реально.

Как реальны и две фигуры перед ним: темнокожая женщина, которая распростерлась на соломенной подстилке, так что ее тело мне почти не видно, и еще одна, тоже темнокожая, средних лет, – она склонилась над первой. На ней длинное однотонное платье и белый хлопковый чепец.

Лежащая женщина снова стонет, а вторая успокаивает ее тихим уверенным голосом:

– Держись крепче, Эбби, держись крепче. Мэри уже вот-вот