Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Венсеслао прервал свой рассказ, чтобы высморкаться.
– Вы, должно быть, считаете меня большим дураком. Но вот она перед вами, моя удивительная жизнь. Я очень невезучий. Я выступаю на сцене двадцать, больше двадцати лет и ничего не добился. Посмотрите на меня. Я уже далеко не молод.
– Чепуха! Вы очень хорошо сохранились, maestro.
– Хорошо или нет, но если вскорости не произойдет ничего… Просто не знаю. Разумеется, передо мной не стоит вопрос о том, чтобы вернуться в Испанию. Война.
– Ну конечно.
Венсеслао вздохнул. А затем, словно желая прогнать печаль, заговорил голосом своего кулака:
– А вы, сеньор Иносенсио. Как насчет вас? Чего хотели бы вы?
– Я? Ну, на данный момент двух вещей. Во-первых, выбраться отсюда. А во-вторых, выправить себе документы. После этого ареста меня наверняка ждут крупные неприятности. Ведь я, видите ли, здесь нелегально. И меня непременно депортируют. А я, как и вы, не могу вернуться домой, потому что… ну, из-за своего отца. Мы с ним…
– Плохо понимаете друг друга? – закончил за него Венсеслао.
– Да, так оно и есть.
– Ясно. Так что, у вас только два желания? Выбраться отсюда и выправить документы?
– Вы представить себе не можете, как сильно я хочу этого.
– Думаю, что представляю. Предоставьте это мне. Я ведь немного волшебник. Следите за мной.
Он подождал, пока мимо не прошел полицейский, а затем Иносенсио, даже не шевеля губами, сказал вдруг тоненьким голоском:
– Офицер! Извините за беспокойство, но я не умею по-английски.
– Что ты сказал, мудрец?
– Простите, – вмешался Венсеслао. – Мой друг говорит, что хочет поступить на военную службу.
– Да неужели?
– Да, сэр, – продолжил Венсеслао. – Умоляю вас проявить снисхождение. Позвольте представить вам моего друга Иносенсио.
– Рейеса, – подсказал Иносенсио.
– Да, Иносенсио Рейеса. Он мечтает стать солдатом.
– Да, – с запинкой подтвердил Иносенсио. – Всем сердцем, офицер. Пожалуйста, пожалуйста.
– Значит, ты хочешь вступить в армию? По мне, так много кого из вас следует отправить на линию фронта. Дядя Сэм не слишком разборчив в эти дни. Я попрошу кого-нибудь лично сопроводить тебя к ближайшему призывному пункту, приятель. Подожди.
Когда он ушел, Иносенсио сказал:
– Вы с ума сошли? Я не хочу на фронт.
– Вы же сами сказали, что хотите выбраться отсюда и выправить бумаги, верно? А если у вас недостаточно денег, мой друг, то это самый простой способ, поверьте мне.
– Ну, мой отец был военным. Может, он наконец станет гордиться мной, если…
– Конечно. Вам не о чем беспокоиться. Вы молоды. У вас девять жизней. Вы способны на все. Посмотрите на меня. Я прожил жизнь до половины и так ничего и не достиг. Я устал. Ну сколько можно начинать все сначала? У меня ничего нет – ни энергии, ни денег, ни семьи, ни даже моих кукол. Со мной покончено, я мертв.
– Но, maestro. Не преувеличивайте. До тех пор, пока Господь будет даровать вам жизнь, все у вас будет хорошо. Мне кажется, вы прекрасно управляетесь с тем, что он дал вам, – с вашими воображением и остроумием.
– Вы так считаете?
– На все сто. Поверьте мне.
– Ну… они смогли уничтожить мои инструменты, но не мою музыку!
– Вот именно!
И как раз когда Венсеслао Морено распространялся о природе искусства, офицер полиции отпер дверь и крикнул:
– Морено! На выход!
– Как так?
– Ты свободен. Какой-то клоун только что внес за тебя залог. Говорит, он фокусник.
– А! Да это же, разумеется, мой друг иллюзионист-эскапист! Самый великий артист после Гудини. Прекрасный человек! Но который сейчас час? Если я поспешу, то успею в театр. Нет времени переодеться. Пойду в чем есть. Ничего страшного, верно? Справлюсь и без своих кукол. Буду, как говорится, импровизировать. Как ни крути, а шоу должно продолжаться!
– ¡Bravo, maestro[340]!
– Иносенсио, друг мой, я получил истинное наслаждение от знакомства с вами. Я ухожу. До скорого! Пожелайте мне дерьма побольше.
– ¡Mierda![341] – раздался голос из унитаза.
Иносенсио рассмеялся, и его дух проскользнул меж металлических прутьев тюремной камеры, сделал кувырок в потоке солнечного света, проплыл мимо вооруженных полицейских, достиг звездного неба и улизнул на крыльях, что зовутся надеждой.
* Испанский чревовещатель Венсеслао Морено, сеньор Венсес, приобрел большую популярность в пятидесятых и шестидесятых после того, как несколько раз принял участие в Шоу Эда Салливана. Подобно Деси Арнасу и Гилберту Роланду, он был одним из первых latinos[342], которых мы увидели по телевизору. Тогда, как и сейчас, на телевидении было не так много latinos, которые на самом деле latinos, а не просто payaso, притворяющиеся latinos. В элегантном фраке и с элегантным акцентом сеньор Венсес завораживал нас и заставлял гордиться собой. Не знаю, осознал ли он, какой дар он нам преподнес. Он умер 20 апреля 1999 года в Нью-Йорке в возрасте 103 лет.
Fanfarrón, всего лишь ужасный выпендрежник, в сердцах говорила она поначалу своей лучшей подруге Джози, а затем и всем нам. Вот что она подумала о Папе, встретив его впервые. От него слишком уж сладко пахло маслом для волос Tres Flores[343], и он был настоящим засранцем. Но она так и не смогла объяснить, почему продолжала видеться с ним. Этого Зойла Рейна не могла объяснить ни своим сестрам, ни себе. Она была не из тех, кто распространяется о своих чувствах. Она не из тех, кто задумывается над такими вещами.
Лучше не думать. Ni contigo ni sin ti – все время вертелась у нее в голове услышанная по радио песенка. Ни с тобой, ни без тебя…
Пятница. 8.49. Заваливается худосочный солдатик с лицом Эррола Флинна с восемью своими друзьями и сигаретой во рту. Он нигде не появляется без сигареты и целой свиты приспешников. Его армейских приятелей. И он, можно биться об заклад, всегда заплатит за всех них, не имеющих за душой ни гривенника. Он же душа компании.
– Ведь я джентльмен.
– Дурак, – бормочет себе под нос она.
Все лучше, думает Зойла, чем сидеть дома под тиканье часов, отмеряющих секунды до, а потом после того часа, когда раньше звонил Энрике. Часы, календарь, дни, недели, месяцы. Молчание. Молчание как ответ. Молчание – ответ. На том месте, где был он, в ее сердце маленькая дырочка, и при каждом вздохе ей больно там. До. И после. До. После.