— В курсе, — без восторга ответилаКатя.

— Постарайтесь провести экспериментдва-три раза, для гарантии. — Мужчина снова обратился ко мне: — Ну и, конечноже, ждем вас завтра и послезавтра. Контрольная… контрольный эксперимент.

Другой ученый незаметно подмигнулмне и открыл дверь в стене. Странно, но подмигивание было не скабрезным, аскорее грустно-понимающим. И это меня чуть-чуть примирило с происходящим.

За дверью оказалась уходящая вниздеревянная лестница. На стене тускло светила лампа.

— Экспериментальный зал экранированметаллическими пластинами и емкостями с водой, — любезно сообщили мне. — Неспешите. Как закончите — поднимайтесь и постучите.

Я молча начал спускаться, Катя шласледом за мной.

Спуск кончился тяжелой металлическойдверью, вроде тех, которые ставят в бомбоубежищах. Я с натугой отодвинул ее, мывошли.

Экспериментальный зал выгляделдовольно своеобразно. Как будуар в провинциальном борделе.

Стены были задрапированы розовойтканью. Светилось задернутое шторой окно — я отдернул штору и обнаружил застеклом лампы — окно, конечно же, было фальшивым. Имелась широкая кровать — илиее вернее было называть экспериментальным полигоном? На тумбочке у кровати лежала стопка книг, лежал плеер с наушниками. Стол уфальшивого окна был заставлен судками с едой, стояло и два кувшина — с морсом иводой. На стене висел проводной телефон. В углу ширмой был отгорожен душ ибиотуалет.

— Мне тут две недели жить, — сказалаКатя. — Как минимум. Пока не станет понятно, получилось или нет.

Она стояла, опустив руки, и вся еевеселая бравада куда-то ушла. Смущенная девчонка в простом ситцевом сарафане доколен…

— Неправильно это, — сказал я. — Непо-человечески.

— Я знаю, — согласилась она. — Новсе, что с нами случилось, — не по-человечески. Надо же попробовать… — Онаосеклась, потом заставила себя улыбнуться. — Хорошо, что вы симпатичный.

— Ты тоже очень красивая, — не особокривя душой, сказал я.

Катя молча стянула с плеч лямкисарафана, стоптала его. И осталась абсолютно обнаженной.

Я стал молча расстегивать рубашку.

— Поцелуйте меня, — зябко обхвативсебя руками, сказала Катя. Мне показалось, что ей очень неуютно под моимвзглядом и очень хочется прикрыться.

Я подошел, обнял ее и поцеловал вгубы. Наверняка у нее было уже много мужчин — но целовалась она до сих порнеумело.

Подхватив девушку на руки и неотрываясь от ее губ, я бережно отнес ее на кровать.

— Все прошло удачно? — деловитоосведомился старший из ученых, когда я поднялся наверх. — Вы как-то оченьбыстро…

Его товарищ, то ли более умный, толи более чуткий, незаметно дернул его за руку.

— Слушай, не зли меня, а? — попросиля. — А то ведь могу и в зубы дать. Тебе только ветеринаром-осеменителемработать… эскулап хренов.

— Вообще-то я и есть ветеринар, —неожиданно обиделся мужчина. — И то, чем здесь приходится заниматься, восторгау меня не вызывает…

— Ну так думай головой, что передтобой не корова с племенным быком, а два человека… и что девчонке восемнадцатьлет, а она из-за ваших прожектов… как проститутка в публичном доме… — зловыпалил я и вышел.

Второй ученый догнал меня на улице. Молчапротянул пачку сигарет.

Курить хотелось зверски. Я взялсигарету, остановился. Мы закурили.

— Не сердись, — сказал ученый. —Петрович — он нормальный мужик. У него подход просто такой… он этой манеройобщения закрывается от сути происходящего.

Я кивнул, жадно затягиваясь.

— Мы действительно хотим, чтобы те,кого сюда занесло, могли построить нормальное общество. И Катька не дура… и непроститутка. Она вообще моя девушка. Мы с ней живем, понимаешь? И когда ты сней стал вниз спускаться, мне очень хотелось дать тебе пинка в задницу… чтобы ты загремел по лестнице и сломал себе…что-нибудь.

— Черт, — выругался я. — Извини.

— Не за что. Просто не считай насманьяками или развратниками. Что можем — то делаем… Эта идея с излучением —фигня, конечно. Нет такого излучения, чтобы избирательно блокировалооплодотворение, никак не влияя ни на соматические клетки, ни на половые…

— А что тогда? — спросил я.

— Какое-то вещество, наверное. Яполагаю, планеты просто опыляли какой-то хренью, которая оказывала такоедействие… и нас, вероятно, тоже ею кормят. Только мы пока не можем понять, чтоэто за вещество, как от него закрыться… пробовали фильтровать воздух, воду… все без толку. Непонятно, что именно искать.

У меня вдруг возникла совершенносумасшедшая мысль.

— Кормят, говоришь… — пробормотал я.— Попробуйте не есть мясо.

— Что?

— Попробуйте с Катей не есть мяса. Ивообще ничего, что выходит из синтезатора пищи. Питайтесь местнойрастительностью. Какой смысл подмешивать отраву в воздух или воду, если каждый человекдолжен питаться — и питаются все именно из синтезаторов.

Ученый ошарашенно смотрел на меня,сигарета дотлевала у него в пальцах.

— А это… это может быть… Этовариант, — пробормотал он.

Я кивнул, затоптал окурок и двинулсяк дому Рыжей.

Но не успел сделать и несколькихшагов, как меня окликнули:

— Эй! Меня зовут Андреем!

— Очень приятно, Валентин.

Андрей вдруг улыбнулся. Изаговорщицки произнес:

— Слушай… а ведь правда, Катькаочень сексуальная?

Нет, черт возьми, все-таки они здесьвсе сумасшедшие!

…Когда я вошел в дом Рыжей, и она, иЛенка были слегка подвыпившие и о чем-то оживленно болтали. Стараясь вести себятак, будто я отлучался на пару минут подышать воздухом, я сел за стол и потянулк себе салат.

— На, попробуй. — Лена протянула мнеблюдце с нарезанным на дольки оранжевым фруктом.

Я взял кусочек и отправил в рот.

Чудовищная, нестерпимая кислятина!Лимон по сравнению с этим фруктом показался бы сладким!

— Что ты мне дала? — выплевываянадкушенный фрукт, воскликнул я. — Зачем?

— Чтобы морда не такая сладкая была,— ехидно ответила Лена. — А то лыбишься… будто кот после прогулки по крышам.

— Знаешь, Олег, — сказала Лена, — тысейчас являешься наглядной иллюстрацией выражения «и хочется, и колется».