Она встала, одним движением плеч сбросила на пол пеньюар ивстала перед Ольгой нагая, цинично улыбаясь, часто дыша, облизывая губы розовымязычком. Нетерпеливо прошептала:

– Так что мы выберем, красавица моя? Мою дружбу или…

Ольга сидела подавленная, уронив руки, повесив голову,чувствуя полное бессилие. В том, что мадам Изабо в точности выполнит своиугрозы, она не сомневалась. Презирала себя, но осталась сидеть неподвижно имолча, в голове крутилось: это все же совсем другое, это не тот мерзкий подвал…

Изабо, удовлетворенно хохотнув, опрокинула ее на постель,прилегла рядом, распахнула Ольгин пеньюар сверху донизу. Громко причмокнула:

– В самом деле, не годится отдавать такое телокакому-то старому мужлану. Ты прелесть, Оленька…

Ольга смотрела в потолок, закинув голову и желая одного:чтобы все побыстрее кончилось. Просунув руку ей под шею, Изабо прижалась к еегубам долгим влажным поцелуем, узкая сильная ладонь умело и обстоятельностранствовала по Ольгиной груди. Потом она принялась нашептывать на ушко такиенепристойности, что у Ольги поневоле запылали щеки, – с этим она еще несталкивалась, уши горели, как угольки.

– Нетронутые – моя слабость… – задыхаясь,прошептала француженка.

Ольга прикрыла глаза, стараясь отрешиться от всего на свете.Горячая ладонь скользнула по ее бедру, долго кружила по животу, с рассчитанноймедлительностью опускаясь все ниже и ниже, поцелуи спустились на грудь, внасыщенной резким ароматом духов тишине слышалось только тяжелое дыханиефранцуженки, жарко прошептавшей на ухо:

– Умница… Ножки чуть пошире… Милая, сладкая…

Ольга повиновалась. Ладонь опустилась ниже, умелые пальцыпроделали такое, отчего Ольга, не сдержавшись, коротко застонала, невольнораскинулась, слушая доносившийся словно бы издалека жаркий шепот обочаровательном бутончике… Потом начался форменный стыд. Еще чуть погодяфранцуженка извернулась гибким движением, и ее губы оказались там, где толькочто проказничали пальцы, а бедра – над Ольгиным покрасневшим лицом.

Она поняла и подчинилась, положив руки на бедра Изабо,сгорая от стыда, не в силах поверить окончательно, что с ней такое проделываюти что это делает она сама.

Ольга лежала в объятиях француженки, отвернув лицо к стене, –щеки все еще горели, как маков цвет.

– Что это мы так печально притихли? – Изабобесцеремонно взяла ее за подбородок и повернула лицом к себе. – Должнасказать тебе комплимент: у меня давненько не было такой приятной и талантливойученицы…

Ольга сердито отвернулась. Француженка насмешливопромурлыкала ей на ухо:

– Вот только, пожалуйста, не изображай оскорбленнуюневинность. Ах, злая тетенька развратила бедную девчушку… Насколько я могусудить – а у меня богатый опыт, – тебе, бедная девчушка, понравилось…

– Вздор, – бросила Ольга.

– Ничего не вздор, – рассмеялась Изабо сотвратительной хозяйской интонацией. – Может, я неточно выразилась… Влюбом случае, тебе было приятно, не правда ли?

Ольга молчала. Самое скверное, что клятая француженка былаправа: временами она и в самом деле испытывала удовольствие – нерассуждающее,не зависящее от ее обычных пристрастий и привычек. И ничего нельзя было с этимподелать, вот и злилась теперь на себя, хотя вроде бы и не за что…

– Тебе было приятно, моя маленькая шлюшка, –утвердительно сказала Изабо. – Это уж не зависит от твоей неповторимойличности, а зависит исключительно от вещей более приземленных… – и ееладонь, неспешно скользнув по Ольгиному бедру, уже совершенно по-хозяйскинакрыла бутон, пальцы умело проделали пассажи, словно по клавишам рояля бегали.Ольга тихонечко охнула, зажмурясь, а похотливый шепоток все щекотал ей ухо: –Ну вот видишь, ничего от тебя не зависит, тебе просто приятно, ма шер… Телоесть тело, оно живет само по себе… – она, убрав руку, спросила неожиданнохолодно: – Итак, сколько же ты прихватила у этого старого сатира, если он такразъярился и поднял на ноги всю петербургскую полицию?

– Пятьдесят тысяч, – осторожно ответила Ольга.

– И ты готова была отдать мне за укрывательство,выходит, ровно половину… Что ж, это показывает, что у тебя достаточножитейского благоразумия, совершенно, в комплимент тебе, европейского… И где жеденьги?

– В надежном месте.

– Ну ладно, ладно, моя прелесть, молчи пока. Мы об этомпоговорим как-нибудь потом, – теперь она говорила сухо, деловито, словносидела над денежной ведомостью. – Времени у нас достаточно. Давай пока чтопоговорим о деле. Вы, русские, существа ужасно безалаберные, а мы, европейскиелюди, привычны рассчитывать все наперед, потому что иначе ничего не добьешься вжизни… Давай внесем кое-какую ясность. Я тебе нисколечко не врала насчетполиции, они и в самом деле сидели там, внизу, на случай, если понадобятся, даи теперь всегда к моим услугам. Надеюсь, ты хорошо понимаешь свое положение?Понимаешь, что я – твоя единственная защита?

– Понимаю, – сказала Ольга, отворачивая лицо.

– Вот и прекрасно. Теперь самое время поговорить отвоем будущем. Ты и в самом деле чертовски красива и приятна в постели, у менядавно уже не было такой милой подружки… но мы, европейцы, уж извини, неподдаемся эмоциям и не живем чувствами – дело прежде всего… Я бы с превеликимудовольствием ангажировала тебя исключительно для себя, но, увы, не могу себеэтого позволить – я живу не на доходы с имений или ренту, а зарабатываю нажизнь нелегким трудом… Так что, думается мне, тебя следует пристроить к делу.Между прочим, для тебя это тоже будет небезвыгодно: я не из тех, кто отнимает усвоих работниц львиную долю заработка, спроси у любой, и они тебе скажут, чтомадам Изабо – хозяйка справедливая. Ты тоже не останешься в накладе…

– Вы что, собираетесь… – Ольга возмущенноприподнялась.

– Успокойся, крошка, успокойся… – Изабо уложила ееназад и ласково погладила по щеке. – Не спеши, я не все сказала… Божеупаси, я не собираюсь тебя использовать в качестве рядовой шлюхи ради ублаженияпетербургских мужланов с тугим кошельком. Ты достойна большего… Я даже не будутебя предлагать местным дамам… Что ты так смотришь? Знала бы ты, сколько изваших благовоспитанных светских дам втихомолку приезжает за женской любовью…Успокойся. Ты слишком хороша, чтобы использовать тебя здесь. Мы с тобой поедемв Париж. О, Париж! – она подняла глаза к потолку, ее голос сталмечтательным, томным. – Столица мира, великолепный город… где, между прочим,достаточно ценительниц женской красоты, готовых горстями сыпать золото к ножкамвыдающихся экземпляров вроде тебя. Мне давно хотелось чего-то большего, нежелипримитивный бордель в столице варварского государства, – но неподворачивалось случая подняться. И ты мне этот случай предоставишь. Признаюсьтебе по секрету: одна из дочерей блистательного нашего короля как раз ипредпочитает женское общество. Сама понимаешь, к ней не подступишься свторосортным товаром. Но ты-то у нас – товар первосортный… Представляешь, какиеставки? Особенно если учесть, что принцесса – слабовольная, пустенькая девица.Недалекая потаскуха, из которой при умелом обращении можно веревки вить, каквыражаются у вас, у русских. Как устроить дело – это уж моя забота. Я тебя ещеподучу настоящей утонченности в обращении с женщиной, сделаю из тебя искусницу,и мы отправимся в Париж. Представляешь, как можно озолотиться? Дочь короля,которой ты вскружишь голову и подчинишь своей воле… Нравится?