Ольга отказалась. Вместо этого спросила перо, чернильницу ибумагу. Перо и чернила, как это вечно случается в трактирах, оказались ужасны,но все же она смогла написать короткую записочку, свернула ее вчетверо,спрятала в жилетный карман и подозвала лакея, чтобы расплатиться.

Не далее как через четверть часа она заняла наблюдательнуюпозицию поблизости от особняка Вязинского и принялась высматривать наиболееподходящего прохожего.

Таковой отыскался очень быстро: не по-петербургски румяныймолодой человек, явно обязанный своим цветущим видом деревенскому воздуху,сельским просторам. Одет он был довольно богато, но по слегка устаревшемуфасону платья в нем моментально угадывался провинциал, только что прибывший вПетербург и не успевший еще быстренько обтесаться…

Не теряя времени, Ольга подошла к нему и, улыбаясь самымблагожелательным образом, сказала:

– Могу я попросить вас на пару слов?

– Разумеется, сударь, – живо ответил молодойчеловек и даже приподнял цилиндр.

– У вас, я вижу, честное и открытое лицо, –сказала Ольга. – Могу я вас попросить о несложной услуге? Вы, как японимаю, недавно в Петербурге?

– Вчера вечером приехал, – он вновь приподнялцилиндр. – Василий Сидорович Каменецкий, дворянин. У матушки имение вНижегородской, и я наконец-то упросил ее отпустить меня в этот блистательныйгород, на что она не сразу и согласилась…

– Очень приятно, – сказала Ольга. – Олег ПетровичЯрчевский, дворянин. Вы меня чрезвычайно обяжете, любезный ВасилийСидорович… – она достала сложенную вчетверо записку. – Я буду краток,вы наверняка все поймете без лишних слов… В этом вот доме, – она указалана парадное крыльцо, – живет моя возлюбленная, лучшая девушка на свете… Выкогда-нибудь бывали влюблены, господин Каменецкий?

– О да! Собственно, я и сейчас имею честь… Она…

– Значит, вы прекрасно меня понимаете, – прервалаего Ольга. – Моя история банальна, вы наверняка сталкивались с подобным:чувства наши горячи, неподдельны и пылки, но, вот беда, отец девицы ужасныйсамодур… Меж нашими семействами старая распря, тяжба о спорных землях…

– О да! У нас в уезде…

– Словом, вы понимаете… Сей бурбон категорически противнашего общения, у меня, так сложилось, нет никакой возможности снестись с моейвозлюбленной… Не будете ли вы так любезны передать эту записочку? В собственныеруки, непременно в собственные! Отца как раз нет дома… Вид у вас как нельзяболее светский, держитесь уверенно и попросите, чтобы вас немедленно провели ккняжне Вязинской, Татьяне Андреевне… Скажите, пусть ей передадут… – Ольгазадумалась на мгновение. – Что вы пришли от того, кто, как и она, наблюдаллуну в решето. Это, да будет вам известно, такой условный знак. Она вас, несомненно,тут же примет, и вы…

– О да! – с большим воодушевлением воскликнулнижегородский дворянин, сразу видно, пребывавший на седьмом небе от счастья,что оказался замешанным в столь романтическую историю. – Могу васзаверить, все будет исполнено наилучшим образом.

Он самым энергичным шагом направился к особняку и скрылся запарадной дверью. Ольга перешла чуть подальше от прежнего места, сталанаблюдать.

Буквально через минуту молодой человек появился вновь. Вруке у него по-прежнему была зажата записка, а его вид переменился самымрешительным образом: он выглядел растерянным, удрученным, спускался поступенькам медленно, понурив голову. Нет, подумала Ольга, ощутив болезненныйукол в сердце, только не это…

Нижегородец вертел головой, отыскивая ее, и Ольганаправилась к нему, все еще молясь в душе, чтобы не случилось вовсе ужстрашного, чтобы Татьяна оказалась жива…

– Мне, право, так неловко… – промолвил провинциал,чья румяная физиономия была исполнена искреннего сочувствия и горя. –Княжна… княжна вот уже три дня как лежит в лихорадке, она серьезно больна, иувидеться с ней решительно невозможно…

Ольга ощутила одновременно и радость, и тоску. Рухнула ивторая часть плана, но зато Татьяна была жива, худшего не произошло…

– Примите мои… – с убитым видом говорилпровинциал. – Я понимаю, ах, как я понимаю…

– Простите, но мне хочется остаться одному…

– Да, конечно же… Крепитесь, все обойдется…

Он неуклюже раскланялся и бочком-бочком отошел прочь,смешался с прохожими. Комкая в руке бесполезную записку, Ольга подумала:вызвана ли эта нежданная лихорадка естественными причинами или постаралисьизвестные субъекты? Ни в чем нельзя быть уверенной, даже в том, что молодомупровинциалу сказали правду и Татьяна в самом деле хворает, а не лишена свободыобщения в силу каких-то очередных коварных интриг…

И что теперь? Можно ли говорить, что выбор невелик, если утебя есть целых две возможности?

Можно отправиться с большими предосторожностями в домик наВасильевском… что, собственно, ничего не даст даже при условии, что там по-прежнемубезопасно.

А можно попробовать сдаться на милость графа Бенкендорфа.

Именно над этой возможностью Ольга и задумалась всерьез. Внынешнем своем положении, лишившись колдовского умения, она будет полностьюзависеть от графа. Но, с другой стороны, уж он-то, безусловно, не связан с еегонителями, наоборот… Вовсе не обязательно упоминать о колдовстве, все равно неповерит, а доказать нечем. Зато Бенкендорф, никаких сомнений, с большимвниманием отнесется к другим ее рассказам. Итак…

Дерзкая амазонка, выросшая в глуши и оттого сохранившаянепосредственность характера, развлечения ради отправилась на поискиприключений в мужском платье, под видом провинциального гусара. В этом качествеона и оказалась посвященной в планы заговорщиков, ну, а потом событияестественным образом добрались до логического завершения, когда ей пришлось,все еще в облике корнета, скрутить напавшего на государя злоумышленника. Ужэтот факт – спасение ею государя императора – настолько достоверен и весом, чтостанет серьезным козырем и свидетельством в пользу правдивости остального.Злокозненный камергер, увидев крушение своих планов и узнав, кто был томупричиной, быстро составил коварную интригу, подделав купчую, отчегоопрометчивая барышня и оказалась в печальном своем сегодняшнем положении. Онавсего-навсего не говорит всей правды – но то, что готова выложить, само по себедостаточно убедительно.

Это, пожалуй выход, не уступающий по надежности бегству вЕвропу. Как ни крути, а именно она отвела кинжал от императора, неужели его величествоокажется настолько неблагодарным, что отвернется, узнав истинное лицо своегоспасителя? А Бенкендорф, конечно же, незамедлительно осведомит его обо всем…Известны примеры, когда государь в других грязных делах решал дело безпромедления, не по закону, а по справедливости…

Решено. Она отправится к Бенкендорфу…

Ольга вздрогнула, как от нежданного удара, почувствовав насебе тяжелый, крайне неприязненный взгляд…