С легким треском вспыхнуло пламя в пропановой горелке.Красный мешок нехотя зашевелился, начал разворачиваться, наполняться горячимвоздухом, на мир вдруг взглянули огромные жуткие глаза, бессовестноскопированные с крыльев бабочек.

Возле Кирилла внезапно возник как чертик из коробки Чернов.Черный как жук, быстрый, загорелый, всегда улыбающийся. Он тащил аппаратуру,инструменты, запас химреактивов в больших пластиковых пакетах.

— Дождались! — воскликнул он довольно. — Выне огорчайтесь, Кирилл Владимирович. Без глупостей ни в одном деле необходится, надо бы привыкнуть. Я с вами совершенно согласен: женщины здесьсуществовать просто не способны. Они слишком примитивные, ограниченные. Иногдапросто дуры...

Кирилл предостерегающе кашлянул, указал глазами наприближающуюся с бластером наизготовку Сашу:

— Мне кажется, эти в целом-то верные... и своевременныеутверждения лучше высказывать в другой компании.

Чернов резко повернулся, расплылся в широкой улыбке:

— А, Саша! Ну, Кирилл Владимирович, вы даете! Это жеСаша! Саша, ты сама понимаешь, я не имел в виду тебя. Я вообще, как и все на станции,никогда не считал тебя женщиной.

Кирилл кашлянул громче:

— Веденей, помолчи, а? На сегодня ты уже наговорилдостаточно.

Чернов с непониманием и даже обиженным видом пожал плечами,бегом понесся к гондоле. Груз держал обеими руками, зубами, прижималподбородком, кажется, пытался что-то ухватить ушами.

Саша как-то замедленно кивнула Кириллу и прошла, поводябластером, к месту погрузки. Там оглянулась, в ее глазах было странноевыражение, которого Кирилл раньше не видел.

Кирилл последние два дня не принимал участия в подготовке кстарту. Почти безвылазно проводил время в темных сырых глубинах. Возвращался вслизи, от него несло молодыми личинками, выпотом, другими странными запахами,каких не услышишь от прокаленных солнцем солдат и фуражиров.

Ногтев, завидев его выползающим на поверхность в которыйраз, нетерпеливо крикнул:

— Не налюбуетесь? Мазохин клянется, через час можемстартовать. У нас все в порядке?

Он покосился на поверхность пня. Ксерксы носились какугорелые, забирались в щели, ныряли в туннели, выскакивали с угрожающераспахнутыми жвалами. Из гондолы было видно, что и далеко внизу на земле тожебегали, сталкивались, щелкали жвалами, многие забирались даже на стебли.

Мимо гондолы пробирался в тень голый нежный червяк, на негонаткнулся бегущий ксеркс, не вцепился, а перескочил и помчался дальше, а червякнеторопливо потащился дальше, ничуть не струсив, будто знал, что ксерксам не донего.

Ногтев в растерянности повертелся по сторонам, обернулся кмирмекологу. Журавлев и червяк знали нечто, а он, начальник экспедиции, незнал, не понимал, хотя происходило необычное.

— Могут помешать? — спросил он подозрительно.

— Не успеваем... — крикнул Кирилл. — Уже неуспеваем!

Рядом с его ногами хрустнуло, наверх выдвинулся огромныйком, размером с люк ракетной шахты, с шелестом развалился на слипшиеся опилки,камешки. Следом выскочил огромный ксеркс, разъяренно понесся по ровному, за нимвыбежал второй, третий...

Открылась нора чуть дальше, потом еще, еще... Норы появлялисьтам, где никогда их вроде бы не было. Ксерксы выскакивали, метались из стороныв сторону, сталкивались с другими, что выбегали из соседних и дальних нор.Черно-красных тел стало так много, что уже слились в черно-красное море,бурлящее, клокочущее, наполненное шумом трущихся панцирей, запахом муравьинойкислоты.

Когда огромная площадь была заполнены возбужденнымимуравьями, а остальные бегали по отвесным стенам и носились вокруг пня, из норначали осторожно выдвигаться странные существа, мало похожие на муравьев. Чутькрупнее ксеркса, но с крохотными головками и огромнейшими глазами, супрощенными сяжками и... блестящими крыльями!

— Самцы, — пояснил Кирилл буднично. Онвскарабкался по стенке гондолы к Ногтеву. — Сейчас пойдут самки, этонамного зрелищнее.

Самцы еще продолжали лезть из нор, когда среди ксерксовпоявилась первая молодая самка. Голова ее была с половину туловища самца, акогда вылезла из норы целиком, Ногтев ахнул.

Линкор с громадными блестящими крыльями! Мощная литаяголова, крупнее чем у любого солдата, огромные глаза, длинные лапы. Его грудьбыла широка, в валиках мускулов, а неимоверно раздутое брюхо напоминалоудлиненную цистерну молоковоза.

Вокруг самки суетились рабочие. Ее теребили, пыталисьтащить, ощупывали. Она вырвалась, с неожиданной резвостью пробежалась, стучакогтями. Крылья вдруг вздыбились, завибрировали. Огромное тело напряглось, онасорвалась с места так стремительно, словно ее выстрелили.

Уловив сигнал, за нею взвились самцы. Ногтев покачалголовой: летуны неважные, поднимаются без всяких маневров по косой дуге...

Теперь огромное плато кишело самками. Громадные, блестяпанцирями, с неистертыми волосками на груди и лапах, они выбегали изо всех нор,выстреливались в воздух. Среди их громадных роскошных тел рабочие муравьитерялись, как теряются легковые автомобильчики среди тяжелых автокранов.

Воздух над пнем засверкал перламутровыми крыльями,наполнился острым запахом. Со всех сторон его прочерчивали черно-красные тела.

Вдруг небо прочертила огромная быстрая тень. Докатиласьвоздушная волна. Кирилл качнулся, а неподвижному Ногтеву указал вниз, запределы пня. Ногтев перебежал на ту сторону, высунулся через борт.

Вдоль пня молниеносно шныряли черные как смола хищныебегунки. Ксерксы свирепо бросались на врагов, если удавалось схватить — рвалина части.

На стеблях вокруг пня появились пауки, богомолы, хищныежуки. Чужие муравьи держались за пределами утоптанной ксерксами площади,опоясывающей пень. Там и сейчас носились разъяренные ксерксы, но вот первая изуцелевших в воздухе самок упала на землю, суетливо побежала, ведомая инстинктомспрятаться после свадебного лета, зарыться, откладывать яйца, создавать новуюсемью... Бегунки ударили с двух сторон, жадно вцепились, застонали отнаслаждения, вонзая жвалы в нежнейшее молодое тело, такое крупное и полноесладкого жира!

Редкие самки шлепались обратно на пень, но запах старойкоролевы гнал прочь, и молодухи убегали, пытаясь проскользнуть через кордонычужих муравьев, пауков, жуков, всего хищного, ненасытного, что в этот счастливыйи трагический день стягивалось к муравейнику со всего света.

Из черных нор непрерывным потоком извергались уже целыеживые гейзеры. Молодые самцы и самки взлетали так часто, что над каждой шахтойстоял столб из черно-красных тел и слюдяного блеска. Вершину этого столба,выходящего за предохранительную сеть, рассеивала, судя по воздушным волнам,целая стая птиц, набивших до отказа зобы телами юных принцесс. Отяжелев, птицырассядутся по всей сети, глядя на воздушную оргию осоловевшими глазами, не в силахни летать, ни дальше набивать переполненные чрева.