— В старт я верю, — ответил Ногтевстепенно. — А как насчет финиша?

Дмитрий ударил кулаком в браво надутую грудь:

— Догоню, как Ахилл черепаху! Шар, по сути, стоит наместе. Относительно этой массы воздуха стоит. Я не буду выходить за пределы.

Ногтев кивнул, глаза его лишь на миг блеснули острымииголочками:

— Разрешаю. Только оставь свое чудище.

Дмитрий с великой неохотой отодрал когти Буси откомбинезона, пересадил муравью Диме. Дима все беспокоился, пытался лезть поканатам на воздушный мешок, как делали другие, то вообще выпрыгнуть из гондолы,но с толку сбивали успокаивающие феромоны. Их периодически выпускали двабаллончика, укрепленных на бортах гондолы, Да и люди, их семья, их прайд, нетревожились, а что возбуждены, то не слишком тревожно, скорее радостно...

Под взглядом зевак, Дмитрий пробежался по мостику, без толчкарухнул вниз. Его фигурка быстро удалялась, уменьшалась. Потом под ним вспыхнулислюдяные искорки, его тут же занесло в сторону, он выровнялся, понесся почти наневидимых крыльях.

Общий вздох вырвался у зрителей. Красное пятно комбинезонаДмитрия сперва расплылось, затем растворилось на серо-зеленом фоне земли. ЛицоНогтева было каменным, ни один мускул не дрогнул. Саша судорожно вздохнула, еепальцы побелели, крепко обхватили поручень перил.

Через несколько долгих минут красное пятно проступиловпереди «Таргитая», налилось цветом, все различили человеческую фигурку, чтомедленно приближалась к «Таргитаю», искорки вокруг нее вспыхивали часто-часто.

Дмитрий описал широкий круг вокруг гондолы, затем пошел посужавшейся спирали, держа «Таргитай» в центре. Саша следила за ним, подавшисьвперед, едва не вываливаясь из гондолы. Она покачивалась, словно это ееподдерживали ладони воздуха, мышцы подергивались.

Рядом с ней появилась голова интеллектуального муравьяСашки. В выпуклых фасетках многократно отразилась летящая фигура. В верхнихомматидиях — темнее, в нижних — белесая, полупрозрачная, словно летел чертежчеловека, зато в средних отразилась укрупненно, с деталями, контрастная и вполном цвете... Через мгновение муравей равнодушно отвернулся, но Саша замерла,боясь поверить внезапно промелькнувшей мысли. Кирилл утверждает, что муравьи неумеют фиксировать внимание, но зачем ему фиксировать, если в кратчайшеемгновение успел увидеть так много, так полно?

У бортов обеспокоенно передвигались Забелин, Чернов, Хомяков.Даже Кирилл держал бластер наготове, хотя знал, что он далеко не ВильгельмТелль.

Когда Дмитрий с размаху ляпнулся на мостик, Ногтев сказалтяжелым как гора голосом:

— Ты выходил из зоны видимости. Все твое фанфаронствошло без наблюдения из шара!

— Аверьян Аверьянович! — возопил Дмитрий,чувствуя, что гора вот-вот обрушится. — Я видел «Таргитай» хорошо! Онкрупнее, чем я, ни на миг не терял его из вида!

— Но мы тебя потеряли. Случись что, помочь бы несмогли.

— Аверьян Аверьянович, я не заметил ни стрекоз, ниласточек!

— У мошек зрение еще острее, — отрезалНогтев. — И летают лучше. И все-таки их жрут. От полетов отстраняешься доособого распоряжения. Прошу запомнить: кто нарушит правила безопасности, отполетов будет отстранен.

Дмитрий с унынием сложил крылья. Буся с радостным визгомпрыгнул ему на плечо, стал перебирать волосы, заглядывать в ухо. Дмитрий шумновыдохнул:

— Один ты, Бусенька, меня любишь...

Они пошли в нижний отсек вместе переживать наказание. Бусяпреувеличенно активно искал несуществующих клещиков на Дмитрии, повизгивал,шевелил в ушах Дмитрия пальчиками. Эмпат, он все чуял и почти все понимал.

Кирилл молчал, пока Ногтев сыпал громы и молнии. Потомспросил вежливо:

— Аверьян Аверьянович, а какой смысл в лихачествевообще?

Ногтев с минуту смотрел в его лицо, не понимая, потомповернулся к экипажу и громыхнул во весь голос:

— И вообще полеты отменяются до особого распоряжения.Ввиду... ввиду нецелесообразности.

Забелин, который уже вытаскивал из нижних отсеков два пакетакрыльев, для себя и Чернова, вздохнул, укоризненно посмотрел на мирмеколога ипотащился обратно.

Ногтев еще сердито сопел, когда на мостик прибежалзапыхавшийся Кравченко. Губы его тряслись, он смотрел дико, постояннооглядывался через плечо:

— Аверьян Аверьянович, — сказал он, деликатнокашлянув, — муравьи роют.

Ногтев, еще не остывший от нагоняя Дмитрию, развернулся кнему, как башня, недовольно рыкнул:

— Что значит, роют? Как это роют?

— Жвалами... И лапами тоже. Обычным для них методом, какговорит Кирилл Владимирович. Передние лапы у них загребательные, средние —прогребательные, а пара задних — выгребательные...

Ногтев побагровел, как индийский петух, раздулся в размерах.

— Они что же в гондоле роют?

— Вот-вот, — подтвердил Кравченко радостно,довольный, что Ногтев все наконец понял. — Видимо, решили рыть туннель.Уровень влажности не устраивает, как предполагает Кирилл Владимирович. Илирешили, так сказать, просто углубить, улучшить жилищные и бытовые условия.Нижние стойки перегрызли, чего никто не ожидал, выдирают пластиковую обшивку...Надо заметить, прочность стоек и обшивки оказалась ниже расчетной! Илипрочность резцов на жвалах не учли...

Ногтев люто сжал кулаки. Пока он планировал, как улучшитьжилищные условия на долгие месяцы экспедиции — жить придется в тесной гондоле —ксерксы уже начали действовать. Без приказа! Партизанщина, отсебятина!

— Остановите их! — велел он. — Нет-нет,запрещать не надо, это ведет к застойным явлениям. Займите чем-нибудь другим.

— Например? — спросил Кравченко осторожно.

— Ну, чем мы всю жизнь занимаемся? Мероприятиямикакими-нибудь. Пусть один носит балласт из правого угла в левый, а другой — излевого в правый. Как любая работа у нас делается. Главное, чтобы занятьактивным бодрящим трудом!

Воздушный шар несло на высоте в три-четыре сотни метров.Внизу проплывали рощи, светлые квадраты полей. Зрение пасовало, невооруженнымглазом с этой высоты люди видели только цветные пятна с размытыми краями. Ночерез бинокли и зрительные трубки, которыми запаслись все, различали в деталяхмега-деревья, зеленые холмы, ручьи, громады человеческих жилищ, широкиеукатанные полосы спрессованной земли, что служили там дорогами для огромныхмашин...

Кирилл прожил в Малом Мире год, но только сейчас с пугающейясностью понял, что площадь для заселения расширяется не в сотни тысяч раз, каксчитал прежде, а как минимум в сотни миллиардов. В Большом Мире города плоские,пленочные, даже с самыми что ни есть небоскребами. Здесь можешь поселиться уподножья дерева, на ветвях, в стволе, корнях. От города, что находится укорней, до города на вершине дерева — столько же верст, сколько от Москвы доПитера!