как дрессировщик на манеже цирка, отдал команду подойти к нему, поманив ладонью. Искатели недоумённо уставились на Астру, и в установившейся тишине было слышно его сбивчивое дыхание. Крылатый кошмар не спеша пробудился и послушно направился к Астре, словно к старому хозяину, отбивая землю, как молотами, своими лапами.

Мышегад, согнувшись пополам и прижав передние львиные лапы к груди, подошёл к Астре почти вплотную. Кинокефал закрыл глаза и представил, что все раны на крылатом затягиваются, закрываются, как створки, заново отрастает клык и каждая капля пролитой крови выцеживается из земли и разливается обратно по сосудам. Астра приложил ладонь к холодной чешуе и провёл по ней, цепляясь пальцами за каждый её стык и ловя под ложбинку ладони стук огромного, наверняка больше тигриного, сердца. Крылатый фыркнул, тряхнув мордой. Астра открыл глаза и увидел, что на приручённом звере больше нет ни царапины.

– Лети, лети же, вольный зверь! Если увидишь кого-то из кинокефалов или феликефалов, не обижай их. Долгой тебе жизни. Мы на тебя обиды не держим.

Астра сам взмахнул перед собой руками, как крыльями. Вольный зверь поднялся вверх, размётывая вокруг себя опавшие листья и шевеля шерсть Астры, стрелой пробил небесную твердь и скрылся из виду.

Но радость длилась недолго: у Алатара подкосились лапы, и он свалился набок. Астра выбросил головешку из рук и стремглав кинулся вместе со всеми ему на выручку.

– Ну и вонища! Тебе не помешало бы искупаться, но в этот раз где-нибудь в чистом месте, – делая длинные паузы между словами, выдал очередную колкость Репрев. Он сидел в траве, несуразно раздвинув передние лапы, ссутулившись, закрывая низко опущенной головой часто вздымающуюся грудь, и угрюмо смотрел на тигра, то поднимая, то опуская взгляд, не желая надолго встречаться с его изумрудно-янтарными глазами.

– Тебе бы тоже, – заторможенно двигая челюстью, выговорил Алатар, и глупая улыбка спряталась в его усах. У тигра краснели измождённые, сонные глаза, какие разве что можно встретить у потревоженного от сладкой дрёмы на раскалённой черепичной крыше дворового кота. Но только сейчас тигриные очи не переполняла сладость послеобеденного сна, совсем наоборот: полусомкнутые веки деревенели и опускались под своей тяжестью. И стоило им опуститься, как сразу же обмягчала голова, и он начинал клевать носом. Ему хотелось лишь одного – свернуться калачиком и заснуть крепким сном. Но бенгардиец боролся: пускался в рассуждения, мыслил о чём угодно, лишь бы о чём-либо связном, не разрозненном, не позволяя мыслям распыляться, разбегаться, собирал их в кучу, упорядочивал. Задавал сам себе вопросы и сам же на них отвечал. И, как на любой войне, в этом сражении главной задачей было не угодить в плен к врагу, как бы ни был велик соблазн сдаться.

А ещё можно было петь, только не колыбельные, и читать стихи, только не священные, – это кто как любит. Санджана бы предпочла читать стихи. Этим приёмам Алатар научился у долговязого сухого бенгардийца, имени которого уже и не вспомнит. Алатар познакомился с ним, когда нёс службу у королевских покоев во дворце. Долговязый из-за своей неумеренной живинки, точащей его изнутри, без умолку болтал всю ночь напролёт, отпуская безвкусные и неуместные шутки, чем сильно сердил Алатара. Например, как-то раз он отпустил остроту вроде того, что очень жалеет, что у королевской семьи родился принц, а не принцесса, и очень любопытно было бы поглядеть, как она выходит из своих покоев в неглиже испить прохладной водицы из фонтана в тронном зале. Ладно, может, шутил он и не безвкусно, но неприлично, не по-бенгардийски шутил. Может, даже дал парочку весьма недурных советов: например, ночь проходит быстрее, если вести беседу, пускай и переливая из пустого в порожнее. Хотя и с этим советом Алатар был не вполне согласен: время – это дар, данный нам Матерью-тигрицей. Как с ним можно обходиться с такой расточительностью? Нечем заняться – пой колыбельные Белой матери-тигрице, а не пустословь! «А когда ты сам последний раз пел колыбельную, Алатар?»– спрашивал он сам себя.

Службу в королевской страже Алатар никогда всерьёз не воспринимал: ну кому взбредёт в голову штурмом врываться в их дворец? У дворца, внутри дворца, везде и повсюду расставлены такие же, как и он, стражники. Поэтому Алатар – говоря без обиняков – считал своё дело бестолковым и до тошноты скучным. А сейчас этого долговязого и смешного бенгардийца нет. И некому, а главное – незачем, стеречь королевские покои. Потому что и короля больше никакого не было.

Алатар запомнил только, как Умбра заботливо обернул свою руку вокруг его морды, сунув её подмышку, и всё повторял: больно ли тигру Алатару или же не больно? Только тигр Алатар не помнил, что на это отвечал. Скорее всего, ничего. Голос Умбры звонкими переливами блуждал по мозговой корке тигра. Корка?.. Алатар проник в сознание Умбриэля, прямо туда, напрямик, обходя преддверие, так вероломно и бесстыдно. Сушёные корки апельсина, их запах смешивается с запахом нафталина в ветхом, прохудившемся платяном шкафу с жирным слоем лака на дверцах. Странные мысли для фамильяра. «В своей маленькой головке он связывает меня с запахом сушёных корок апельсинов? – удивлённо подумал Алатар. – Может, потому что я – оранжевый, как апельсин? И сухой, как корка».

Агния нравоучительно объясняла Умбре, почему сейчас не стоит садиться верхом на тигра, хотя, как уверял Умбра, он вроде и не собирался. Проникнуть в сознание Агнии Алатар побоялся, не желая сам себе отвечать – почему.

Репрев шёл впереди, как и положено путеводителю. Пока что путеводителю. Алатар разобрался бы с ним в два счёта: раз, два – и нет заносчивой букашки! Отчего приходят такие мысли? Ведь бенгардийские тигры никому не желают зла…

«Ну зачем, зачем я полез к ним в головы?.. Да всё ты знаешь, Алатар: чтобы окончательно лишиться последних сил и обрушиться здесь и сейчас в сон. Не думая о том, кто и как вынесет тебя с поля брани. Ах, ну да, у них же теперь есть Астра! Вон, в голове у Агнии все мысли только о нём. Нет, нет, к ней нельзя лезть в сознание – это ниже твоего достоинства, Алатар! Почему между мной и Агнией возникает незримая связь? Не оттого ли меня так тянет покопошиться в её извилинах? И какие силы могут мне помешать?

Агния представляет, как мы оцепили её кругом, стоим плотно, прижавшись плечами друг к другу. На руках она держит Умбру, он положил ей голову на плечо. Агния чувствует себя под защитой. В каждом из нас горит искра, у кого-то ярче,