– Встань, Эдди.

На миг стрелку почудилось, что Эдди никогда не поднимется,что он и дальше будет сидеть на земле, пряча лицо в бабьей юбке. Если так, всепропало… но и это было ка.Потом Эдди медленно встал. Пусть плохо (он стоял,весь поникший: ссутуленные плечи, безвольно повисшие руки, понуренная голова,волосы занавесили лицо), но все-таки встал. Почин был сделан.

– Посмотри на меня.

Сюзанна беспокойно пошевелилась, но промолчала.

Эдди медленно поднял голову и дрожащей рукой убрал волосы сглаз.

– Вот, возьми. Я совершил ошибку. Не следовало брать его,как бы сильно я ни страдал. – Роланд стиснул в кулаке кожаный шнурок и рванултак, что тот лопнул. Стрелок протянул Эдди ключ. Эдди потянулся к нему, будтово сне, но Роланд не спешил разжимать пальцы. – Ты берешься сделать то, чтонадобно сделать?

– Да. – Он говорил едва слышно.

– Тебе нечего мне сказать?

– Извини, что трушу. – В голосе Эдди было что-то жуткое;что-то, больно ранившее Роланду сердце. Стрелку казалось, он знает, что: здесь,в окружении их троих, в муках испускали дух последние остатки детства Эдди. Ихнельзя было увидеть, но Роланду слышались жалобные слабеющие крики. Онпостарался замкнуть для них свой слух.

"Еще одно, что сделано мною во имя Башни. Мой счетнеустанно растет, точно давнишний счет забулдыги в пивной; все ближе день,когда придется подбить сумму долга. Как я стану расплачиваться?"

– Я не хочу извинений, и уж менее всего – извинений за твойстрах, – ответил он. – Что были б мы без страха? Бешеные псы с пеною на мордах,с засыхающим на поджилках дерьмом.

– Чегож ты тогда хочешь? – крикнул Эдди. – Все остальное тыуже забрал – все, что у меня было, подчистую! Да нет, даже больше – я ведь всеж таки извинился! ДАК КАКОГО ДЬЯВОЛА ТЕБЕ ЕЩЕ ОТ МЕНЯ НАДО?

Роланд сжимал в кулаке ключ, их половинку спасения ДжейкаЧэмберса, и молча глядел Эдди в глаза. Зеленую ширь равнины, сизый речной плесзаливало солнце; вызолоченные угасающим летним днем просторы огласил далекийвороний крик.

Чуть погодя во взгляде Эдди Дийна забрезжило понимание.

Роланд кивнул.

– Я забыл лик… – Эдди примолк. Опустил голову. Сглотнул.Снова посмотрел на стрелка. Роланд понял: то, что умирало при них на этомклочке земли, наконец испустило дух. Вот так. Здесь, на солнечном, открытомвсем ветрам гребне холма, где обрывалось все и вся, оно исчезло навсегда. – Язабыл лик своего отца, стрелок… и молю о прощении.

Роланд разжал кулак и вернул невеликое бремя ключа тому,кому каназначило нести его.

– Не говори таких речей, стрелок, – сказал он ВысокимСлогом. – Отец твой видит тебя преотлично… любит тебя преизрядно… равно и я.

Эдди стиснул ключ в руке и отвернулся; на лице молодогочеловека досыхали слезы.

– Пошли, – выдавил он, и путники двинулись вниз по склонупродолговатого холма к раскинувшейся у подножия равнине.

Джейк медленно шагал по Касл-авеню мимо пиццерий, баров ивинных погребков, где старухи с недоверчивыми лицами помешивали картошку и мялипомидоры. Лямки ранца натерли кожу под мышками, ноги болели. Он прошел подцифровым термометром; табло извещало: двадцать девять с половиной градусов.Джейку казалось, что все сорок.

Впереди из-за угла вывернула полицейская машина. Джейктотчас крайне заинтересовался садовым инвентарем, выставленным в витринехозяйственного магазина. Он проводил внимательным взглядом промелькнувшее встекле черно-белое отражение и сдвинулся с места только тогда, когда оноисчезло.

"Эй, Джейк, дружочек, а куда ты, собственно,идешь?"

Если бы знать! Джейк был совершенно уверен, что мальчик,которого он разыскивает, – мальчик в зеленой косынке и желтой футболке снадписью "В МЕЖЗЕМЕЛЬЕ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ" – где-то рядом… ну и что?Парнишка все равно оставался для него иголкой в стоге сена под названиемБруклин.

Джейк шел по переулку, тонувшему в пестрой неразберихенадписей и рисунков, сделанных красками-аэрозолями. В основном это были имена –"ЭЛЬ-ТЬЯНТЕ 91", "МОЛНИЯ ГОНСАЛЕС","МАЙК-ГРУЗОВИК" – но местами попадались словечки и девизы, оброненныедля людей понимающих. Две таких надписи приковали к себе взгляд Джейка.

"РОЗА ЕСТЬ РОЗА ЕСТЬ РОЗА"

было выведено на кирпичной стене краской, поблекшей поддождями и ветрами до тускло-розового оттенка, того самого, что и роза напустыре, где прежде стояли "Деликатесы от Тома и Джерри". Понижетемно-синим, почти черным, кто-то написал следующую странную вещь:

"МОЛЮ О ПРОЩЕНИИ".

Что бы это значило? Джейк не знал – может быть, что-то изБиблии? – но слова завораживали, не давали двинуться с места, словно взглядзмеи, который, как принято считать, гипнотизирует птиц. Наконец мальчикмедленно двинулся дальше, погруженный в свои мысли. Время подходило к половинетретьего; тени уже начинали расти.

Впереди, буквально в двух шагах, Джейк заметил старика –опираясь на узловатую трость, тот медленно брел по улице, стараясь держаться втени. За толстыми стеклами очков, будто пара непомерно крупных куриных яиц,плавали карие глаза.

– Молю о прощении, сэр, – выпалил Джейк – бездумно и вобщем-то не слыша себя.

Старик повернулся к нему, удивленно и испуганно моргая.

– Ухоти, мальшик, – он неуклюже погрозил Джейку палкой.

– Вы случайно не знаете, сэр, нет ли здесь где-нибудь поблизостиместа под названием "Академия Марки"? – Это было полнейшее безумие,но ничего другого Джейк придумать не сумел.

Услышав "сэр", старик медленно опустил палку ипосмотрел на Джейка с не вполне здоровым интересом маразматика.

– Што ты не ф школе, мальшик?

Джейк устало улыбнулся. У этой хохмы начинала отрастатьдлиннющая борода.

– Последняя неделя, экзамены. Приехал поискать старогоприятеля, он ходит в "Академию Марки", вот и все. Извините, чтопобеспокоил.

Он обошел старика (надеясь, что дед не надумает разок огретьего палкой по мягкому месту – так, на счастье) и успел спуститься по переулкупочти до угла, как вдруг старик завопил: "Мальшик! Мальши-и-и-к!"

Джейк обернулся.

– "Акатемий Марки" тут нет, – сказал старик. – Япрошивай стесь уже тватцать тва гот – я пы снал. Марки – авеню– та, есть."Акатемий Марки" – нет, нет.