ответом. Ей казалось, что она несёт дурную весть возлюбленному. Будто бы его отсутствие оборачивалось для него бедой большей, чем для неё.

Её долгое молчание, однако, уже было красноречивым. Катаси тихо засмеялся.

– Его здесь нет, да?

Смех его обернулся кашлем, и кот с тихим усталым выдохом исчез.

Катаси упал на колени. Его била сильная дрожь.

– Катаси!

Девушка кинулась к нему, он горел. Тут Юкия заметила, что одежда его порвана не только на спине. Крохотная рана на груди была глубокой. От неё исходил смрад. Это был яд, и Юкия совершенно не понимала, как не заметила её прежде.

– Принеси мне воды, – попросил он.

Дрожащей рукой он подал ей баночку из-под краски, которую использовал, когда создавал кота. Она не была уверена, что пить из неё безопасно, но не осмелилась с ним спорить. Пока девушка набирала воду в источнике, Катаси сел, скрестив ноги, и достал отцовскую кисть. Он что-то растирал камнем прямо на скале, и Юкия поняла, что это был кусочек киновари, созданный из крови речного бога. Она обрадовалась: может быть, она и впрямь сумеет исцелить Катаси? Только вот замешав краску, художник достал из-за пояса свёрток, который Юкия считала потерянным.

Она попыталась остановить его, когда он разложил на земле осколки Чашечки.

– Не мешай мне, – сказал он на удивление зло.

Юкия не посмела больше пошевелиться.

Катаси выплеснул краску на осколки, кисть закружилась в воздухе, очерчивая контуры. Киноварь обратилась лентами, и Чашечка принялась собираться воедино. Всё произошло очень быстро. Цукумогами, такая, какой Юкия знала её большую часть жизни, открыла глазки-бусинки и сонно заозиралась по сторонам. Увидев хозяйку, Чашечка радостно подскочила и кинулась к ней.

Художник улыбался.

– Теперь я вижу её, – сказал он прежде, чем лёг на бок.

Юкия не радовалась. Она бросилась к Катаси. Его взгляд был мутным, ей стало страшно.

– Зачем?

Голос её был полон отчаяния. Чудо, которое Катаси теперь совершил, стоило ему остатков сил. Юкия с ужасом думала, что, возможно, оно стоило ему и жизни.

– Чтобы ты не осталась здесь одна, – ответил он тоном таким ласковым, что Юкии захотелось его ударить.

Она вскочила на ноги и побежала к пруду.

– Карп, – закричала она, – проклятое ты создание! Покажись!

Пруд оставался таким же тихим, как и прежде.

Девушка схватила камень и бросила его в сторону стекающих со скалы журчащих струек воды.

– Карп! – закричала она. – Ты трус! И слабак! Ты не достоин стать драконом! Ты не стоишь тех бед, которые мы пережили, чтобы найти тебя!

Она вновь кинула в пруд камень, и тот ударился обо что-то твёрдое. Вода расступилась. Откуда-то из глубины показалась морда огромной рыбы. Чешуя её переливалась в свете луны и звёзд. Глаза, слишком умные для безмолвного создания, смотрели на Юкию с укором и недоумением.

– У нас осколок твоей жемчужины, – прошептала она, не веря, что он и впрямь находится перед ней.

Карп продолжал смотреть на неё. Девушке показалось, что она слышит перезвон, с которым шептались меж собой звёзды и вода.

Свет ослепил её: золотой, белый, алый и зелёный. Он переливался и кружился, делая тело девушки невесомым и чистым. Вода источника поднялась в воздух, рассыпаясь сотнями сверкающих самоцветов. Пруд исчез, как и весь мир вокруг, заполненный светом и морозным воздухом.

Юкия почувствовала, как ноги её отрываются от земли. Она услышала, как Чашечка смеётся где-то у её уха. Услышала звук биения сердца карпа, большого и горячего. Они поднимались в небо, и рыбья чешуя сияла всё ярче и ярче. Плавники становились лапами, и сияющий шар света в них обретал форму жемчужины, переливающейся всеми цветами этого мира. Катаси вздохнул где-то за её спиной. Его руки обвили её талию, притягивая к себе. Морда карпа приобретала новые очертания.

Как они оказались на его спине, Юкия не знала. Грива, сверкающая, точно сотканная из солнечных лучей, окружала её и ластилась, словно живая. Они неслись над верхушками гор, а внутри исчезали страх, боль и уныние. Она будто рождалась заново в этот час. Так же как и карп, который был верен своей мечте до конца.

Эпилог

– Откуда ты родом, Натори?

Мальчик двенадцати лет изрядно раздражал старшего ученика. Тот уже вторую неделю следовал за ним по пятам, приставая с глупыми и совершенно бестактными вопросами. Учитель, который отчего-то считал, что забота о младшем соученике воспитает в нём терпение, не разрешал покидать его вплоть до возращения наставника из храма на самой верхушке горы Фудзи.

Натори сильно сомневался, впрочем, что урок пойдёт ему на пользу: вместо того чтобы укрепиться, его пресловутое терпение трещало по швам, грозя вот-вот покинуть молодого человека. Оно и немудрено: трудно выносить чужую глупость, особенно когда тебе семнадцать, ты делишь мир на чёрное и белое, а задание учителя кажется тебе бесполезным.

– Ты ведь городской, да? Только в городах так одеваются, – продолжал мальчик, совершенно не чувствуя того, как мятущиеся мысли в голове старшего товарища медленно, но верно закипают.

– Я из Эдо, – сказал Натори.

Взгляд мальчишки загорелся живым интересом. Натори мысленно отругал себя за то, что всё-таки ответил: неизбежно за этим вопросом теперь последуют десятки других.

– А твои родители… ну… они тоже?

– Что тоже, Сейдзи?

Мальчик замахал руками над горкой талисманов, разложенных между ними. Натори как раз показывал ему, как верно начертать охранные знаки на шёлковой бумаге, чтобы они работали как должно. Юноша вздохнул, пытаясь успокоиться, и отложил кисть. Наверное, проще будет удовлетворить любопытство мальчика, чем избегать ответов и дальше.

Может, именно этого от него и хотел учитель?

– Нет, Сейзди, – сказал он, – мой отец – художник, довольно известный к тому же. Они с матерью обладают большой духовной силой, а в нашем доме даже обитал ручной цукумогами. Только родители никогда не стремились использовать свой дар так, как учимся делать это мы.

Натори был единственным из четырёх детей Катаси и Юкии, который унаследовал способность видеть незримое. Вернее, он унаследовал дар матери, а не отца, который не обладал и третью силы, доставшейся старшему из сыновей. Натори же не хотел наследовать ремесло мастера гравюры: он жаждал приключений и величия.

В Эдо ходила легенда: якобы рисунки Иваки Катаси могли притягивать удачу. Мол, если актёра он изобразит в образе героя новой постановки – ту непременно ждёт успех, а если юноша закажет у него портрет возлюбленной – та ответит ему взаимностью. Натори знал, что работы отца, особенно те, что ему были искренне интересны, полнились жизненной силой, но он сомневался в том,