Я покачал головой.

— Главным домом Алдайя был дворец, который снесли в1925-м, чтобы построить многоэтажный дом на пересечении улиц Брук и Мальорка.Проект разработал Пуж-и-Кадафальк[75] по заказу деда Пенелопы иХорхе, Симона Алдайя, в 1896 году, когда тут были только поля и оросительныеканалы. Старший сын главы рода Симона, дон Рикардо Алдайя, в последние годыдевятнадцатого века купил там дом у весьма живописного господина за смешнуюцену, так как у дома была плохая слава. Касасус сказал мне, что дом считалсяпроклятым и что даже продавцы не осмеливались приходить туда, чтобы показыватьего покупателям, отказываясь под любым предлогом…

В тот вечер, пока я отогревался, Беа кратко пересказала мнеисторию того, как «Ангел тумана» оказался в руках семьи Алдайя. Рассказ походилна малопристойную мелодраму, которая вполне могла принадлежать перу ХулианаКаракса. Дом был построен в 1899 году компанией архитекторов «Наули, Марторельи Бергада» по заказу преуспевающего и экстравагантного каталонского финансистапо имени Сальвадор Жауза, которому предстояло прожить в нем лишь год. Владелецдома был скромного происхождения, в шесть лет он осиротел, а разбогател побольшей части на Кубе и в Пуэрто-Рико. Поговаривали, будто он приложил руку ккубинскому заговору и разжиганию войны с Соединенными Штатами, в ходе которойбыли утеряны последние колонии. Из Нового Света он привез себе не толькосостояние: его сопровождали жена-американка, бледная, хрупкая дамочка извысшего филадельфийского общества, ни слова не знавшая по-испански, ислужанка-мулатка, которая была с ним с первых лет на Кубе и путешествовала ссемью баулами багажа и разодетой арлекином макакой в клетке. Пока ониустроились в нескольких комнатах отеля «Колумб» на площади Каталонии, вожидании момента, когда можно будет занять дом, более подобающий образу жизни ивкусам Жауза.

Никто не сомневался в том, что служанка — эбеноваякрасавица, чьи взгляд и фигура заставляли замирать сердца горожан, — былана самом деле его любовницей и наставницей в мире греховных наслаждений.Вдобавок ко всему, она явно была ведьмой и колдуньей. Звали ее Марисела — покрайней мере, так ее называл Жауза. Ее присутствие и загадочный вид тут же сталиизлюбленной скандальной темой для обсуждения на сборищах, которые дамы извысшего общества устраивали душными осенними вечерами, чтобы полакомитьсясладкими булочками и убить время. На сборищах ходили неподтвержденные слухи,что эта африканская самка, по прямому адскому наущению, предавалась распутствув мужской позе, то есть оседлав Жауза, словно течную кобылу, что стоило поменьшей мере пяти-шести смертных грехов. Нашлись такие, кто даже обратился вепископат с убедительной просьбой оградить лучшие дома Барселоны от тлетворноговлияния, благословить их и защитить от подобной нечисти. Будто назло, Жаузаимел наглость в воскресенье по утрам выезжать в экипаже на прогулку с женой иМариселой, являя всякому невинному отроку, который оказывался на бульваре Грасия,направляясь на одиннадцатичасовую мессу, зрелище вавилонского, в буквальномсмысле слова, разврата. Даже в газетах появлялись отклики на высокомерный игордый взгляд негритянки, созерцавшей барселонскую публику так, как могла бы«королева джунглей смотреть на толпу пигмеев».

В то время вирус модерна уже проник в Барселону, но Жаузачетко дал понять, что его подобные вещи не интересуют. Он хотел чего-то иного,а в его лексиконе слово «иной» было лучшим из эпитетов. Жауза много летпрогуливался вдоль неоготических особняков, построенных великими американскимимагнатами индустриальной эры на участке Пятой авеню, между 58 и 72 улицами,перед Центральным парком. Верный своей американской мечте, финансист отказалсяслушать какие бы то ни было аргументы в пользу чего-то более современного имодного. Отказался он и от обязательной ложи в Лисео,[76]обозвав его вавилонским столпотворением для глухих и ульем для презренных.

Он хотел построить себе дом вдали от города, в те временатаким местом как раз и был проспект Тибидабо. Говорил, что хочет созерцатьБарселону издали. Вокруг дома он желал видеть сад со статуями ангелов, которые,согласно его указаниям (в действительности исходившим от Мариселы), должны былибыть расположены в навершии семиконечной звезды, и никак иначе. Сальвадор Жаузабыл полон решимости осуществить свои планы и достаточно богат для этого. Онпослал архитекторов на три месяца в Нью-Йорк для изучения бредовых конструкций,сооруженных в качестве жилища для коммодора Вандербильта,[77]семье Джона Джейкоба Астора, Эндрю Карнеги и другим пятидесяти золотым семействам.Он приказал перенять стиль и архитектурные приемы Стэнфорда, Уайта &Мак-Кима и предупредил, чтобы они даже не пытались появляться ему на глаза спроектом во вкусе тех, кого он называл «колбасниками и пуговичнымифабрикантами».

Год спустя в роскошные покои отеля «Колумб» вошли триархитектора, готовые представить свой проект, Жауза, в компании мулаткиМариселы, выслушал их молча, а по окончании презентации спросил, во сколько емуобойдется строительство, если работы будут проведены в течение полугода. ФредерикМарторель, главный архитектор, прочистил горло, из деликатности написал налистке бумаги цифру и протянул заказчику. Тот немедленно, не моргнув глазом,подписал чек на всю сумму и рассеянно попрощался.

Через семь месяцев, в июле 1900 года, Жауза, его супруга ислужанка Марисела въехали в дом. В августе того же года обе женщины былиобнаружены мертвыми, а Сальвадор Жауза, обнаженный и прикованный наручниками ккреслу в своем кабинете, едва не испустил дух. В докладе сержанта, который велэто дело, говорилось, что стены по всему дому были забрызганы кровью,окружавшие сад статуи ангелов изуродованы — их лица размалевали под племенныемаски, а на пьедесталах были найдены следы черного свечного воска.Расследование шло восемь месяцев. Жауза не мог давать показания: он вообще немог говорить.

Полицейское расследование пришло к следующему заключению:Жауза и его жена были отравлены растительным ядом, который дала им Марисела, вчьих покоях нашли множество флаконов с настоями. По какой-то причине Жаузавыжил, хотя последствия были ужасны: на некоторое время он потерял речь и слух,его частично парализовало, и при этом он испытывал невыносимые боли, от которыхего могла избавить только смерть. Сеньору де Жауза нашли в ее комнате, напостели, из одежды на ней были только драгоценности. Полиция предполагала, чтоМарисела, совершив преступление, вскрыла себе вены ножом и бежала по всемудому, разбрызгивая кровь по стенам коридоров и комнат, пока не упала мертвой всвоей комнате в мансарде. Мотивом следователи считали ревность. Кажется,супруга владельца была беременна, еще говорили, будто Марисела нарисовалагорячим красным воском череп на обнаженном животе хозяйки. Как бы то ни было,спустя всего несколько месяцев дело было закрыто. В высших кругах барселонскогообщества утверждали, что никогда ничего подобного в истории города не случалосьи что неправедно разбогатевшие выскочки и американский сброд разрушают высокиеморальные устои страны. Многие втайне радовались, что эксцентричным выходкамСальвадора Жауза положен конец. Впрочем, они ошибались: все только начиналось.