Семейство Алдайя никогда не было счастливо в этом доме,полученном благодаря способностям дона Рикардо к заключению сомнительныхсделок. Сеньора Алдайя постоянно просила мужа продать дом и переехать вгородской особняк или хотя бы в тот дворец, который Пуж-и-Кадафальк построилдля патриарха клана, дедушки Симона. Рикардо Алдайя наотрез отказывался.Проводя большую часть времени в поездках или на семейных предприятиях, он ненаходил в доме ничего странного. Однажды малыш Хорхе исчез где-то в доме нацелых восемь часов. Мать и прислуга безуспешно искали его, а когда мальчикснова появился, бледный и ошеломленный, он рассказал, что все это время был вбиблиотеке вместе с загадочной темнокожей женщиной, которая показывала емустаринные фотографии, а потом сказала, что все женщины будут умирать в этомдоме, чтобы искупить грехи мужчин. Странная дама открыла маленькому Хорхе деньсмерти его матери: 12 апреля 1921 года. Естественно, чернокожую даму такникогда и не нашли, однако через несколько лет, на рассвете 12 апреля 1921 годасеньору Алдайя обнаружили бездыханной в ее постели. Все драгоценности исчезли.Позднее, прочищая колодец, один из слуг обнаружил их в донном иле, вместе скуклой ее дочери Пенелопы.

Неделю спустя после тех событий дон Рикардо Алдайя наконецрешился избавиться от дома. В то время его финансовая империя уже дышала наладан, и многие намекали, что трудности наступили из-за проклятого дома,приносившего несчастье тому, кто его занимал. Другие осторожно отмечали, чтоАлдайя просто никогда не отличался особым чутьем к колебаниям рыночнойконъюнктуры и всю жизнь разрушал дело, унаследованное от патриарха Симона.Рикардо Алдайя объявил, что покидает Барселону и переезжает с семьей вАргентину, где дела на его текстильных фабриках шли успешно. Поговаривали, чтоон бежит от позора и неудач.

В 1922 году «Ангел тумана» был выставлен на продажу посмехотворной цене. Поначалу многие заинтересовались этой недвижимостью, как изнездорового любопытства, так и из-за растущей престижности района, но, посетивдом, ни один из потенциальных покупателей не подтвердил своего желаниязаключить сделку. В 1923 году особняк заперли. Собственность перешла к ООО«Ботель и Льофре», агентству по торговле недвижимостью, которому Алдайя былдолжен. Агентство имело право продать дом, снести и вообще делать с ним все чтоугодно. Домом торговали много лет, но покупатель так и не нашелся. В 1939 годуагентство разорилось после того как оба владельца были арестованы, причемвыяснить, в чем конкретно их обвиняли, так и не удалось, а после трагическойгибели обоих в результате несчастного случая в тюрьме Сан Висенс в 1940-магентство было поглощено мадридским финансовым консорциумом. Его учредителямибыли три генерала, швейцарский банкир и исполнительный директор фирмы сеньорАгилар, отец моего друга Томаса и Беа. Несмотря на всяческие рекламныеизощрения, ни один из агентов сеньора Агилара не смог пристроить дом, даже предлагаяего по цене намного ниже рыночной стоимости. Прошло уже более десяти лет, какни одна живая душа не переступала его порога.

— До сегодняшнего дня, — сказала Беа и сновазамолчала.

Она часто уходила в себя, безмолвная, с отсутствующимвзглядом. Мне еще предстояло к этому привыкнуть.

— Знаешь, я хотела показать тебе дом. Сделать сюрприз.Поговорив с Касасусом, я поняла, что должна привести тебя сюда, потому что этовсе — часть твоей истории о Караксе и Пенелопе. Я взяла ключ из кабинета отца.Никто даже не подозревает, что мы здесь, это наш секрет. Я хотела разделить егос тобой, только не знала, придешь ты или нет.

— Неправда. Ты знала, что я приду.

Она улыбнулась и кивнула:

— Я думаю, случайностей не бывает. На самом деле всеидет согласно некому скрытому плану Не случайно ты нашел тот роман ХулианаКаракса на Кладбище Забытых Книг, и не случайно мы сейчас здесь, ты и я, в этомстаром доме Алдайя. Все это часть какого-то замысла: мы не в силах его понять,но вынуждены следовать заключенной в нем чужой воле…

Пока Беа говорила, моя рука неловко поднялась по ее ноге, отлодыжки до самого колена. Она смотрела на мою ладонь, как на ползущеенасекомое. Я спросил себя, как бы на моем месте вел себя Фермин. Именно теперь,когда более всего в том нуждался, я не мог ничего вспомнить из его премудрыхсоветов.

— Томас говорит, у тебя никогда не было девушки, —сказала Беа так, словно это все объясняло.

Я убрал руку и в замешательстве опустил глаза. Мне казалось,Беа улыбается, но я предпочел это не проверять.

— Твой брат-молчун, кажется, любит болтать. Что ещеговорит обо мне «Но-До»?[82]

— Что ты много лет был влюблен в женщину старше тебя, иэто разбило тебе сердце.

— Да нет, обошлось разбитой губой. Ну, может быть, ещецеломудрие пострадало.

— Томас говорит, что ты не встречаешься с девушками,потому что сравниваешь их с той женщиной.

Ох уж этот Томас, он всегда бьет наверняка.

— Ее зовут Клара, — признался я.

— Знаю. Клара Барсело.

— Ты с ней знакома?

— Каждый знает какую-нибудь Клару Барсело. Разве дело вимени?

Мы помолчали, глядя на искры.

— Вчера вечером, расставшись с тобой, я написала письмоПабло, — сказала Беа.

Я нервно сглотнул:

— Твоему жениху, младшему лейтенанту? Зачем?

Беа достала конверт из кармана сумки и показала мне. Он былзапечатан.

— Я пишу, что хочу выйти за него как можно скорее,через месяц или раньше, и что хочу уехать из Барселоны навсегда.

Ее взгляд был непроницаем, а я дрожал от волнения.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты сказал, отправлять его или нет. Потому ятебя сюда и позвала, Даниель.

Я смотрел, как она вертит в руках конверт, будто паруигральных костей. Она сказала:

— Посмотри на меня.

Я поднял глаза и встретил ее взгляд. Но ответить не смог.Беа опустила голову и ушла в конец галереи, на мраморный балкон над внутреннимдвориком. Я стоял и смотрел, как ее силуэт растворяется в дожде, потом бросилсяследом, догнал, вырвал из рук конверт. Ливень бил по ее лицу, смывая слезы иярость. Я затащил ее внутрь и подтолкнул к теплу камина. Она избегала моеговзгляда. Я бросил письмо в огонь, и мы смотрели, как бумага корчится на углях,как листки исчезают один за другим в клубах синего дыма. Беа встала на коленирядом со мной, на ее глазах были слезы. Я обнял ее и почувствовал ее дыхание насвоей шее.

— Не урони меня, Даниель, — прошептала она. Самыймудрый человек из тех, кого я знал, Фермин Ромеро де Торрес, объяснил мнекак-то при случае, что нет в жизни ничего даже отдаленно сопоставимого с теммоментом, когда ты впервые раздеваешь женщину. Он не солгал, но и не сказалвсей правды. Он ничего не сказал о дрожи в руках, превращавшей каждую пуговицу,каждую застежку в почти непреодолимое препятствие. О притяжении подрагивающейбледной кожи и первом касании губ. Ничего не рассказал, потому что знал, чточудо случается только однажды, и эта тайна из тех, которые, будучиобнародованными, исчезают навсегда. Тысячу раз потом мне хотелось воссоздатьатмосферу того первого вечера в особняке на проспекте Тибидабо, когда шум дождяукрыл нас от всего мира. Тысячу раз хотелось вернуться и затеряться ввоспоминаниях, от которых остался лишь образ, украденный у жара пламени: Беа,обнаженная и лежащая у огня, ее влажное от дождя тело светится. Тот открытый,беззащитный взгляд врезался мне в память навсегда. Я склонился над ней и провелпо коже ее живота кончиками пальцев. Беа опустила ресницы и улыбнулась мне,уверенно и смело.