Фаина схватилась за голову. Она хотела что-то возразить, нослушать ее мне некогда было. Охваченная плохими предчувствиями, я помчалась кАлисе.

— Мархалева! — прокричала мне вслед Фаина. — Ботаникутверждает, что фиалка преисподней ядовита. Порошок из ее сухих цветков убиваетнаповал! Одно спасение от этого адского зелья — сухие цветы фиалки свободы.

Я мчалась к Алисе с одной лишь мыслью: «Успеть! Успеть!»Волнения по поводу Марго, представляющей теперь жуткую опасность, отступили навторой план. В голове билось: доеду или не доеду? В любой миг я могла потерятьсознание, и тогда…

О том, что случится, было страшно даже подумать, потому ядержалась из последних сил. Дорога плясала перед глазами, потные ладонисоскальзывали с руля. Но нога упала на газ. Нога оказалась такой тяжелой, что яне в силах была ее поднять и неслась как сумасшедшая.

«Успеть! Успеть!»

Я успела. Не помню, как въехала во двор Алисы. Как подняласьна ее этаж, как ворвалась в квартиру. Она была дома, бедняжка. Такая бледная,худая, испуганная. Такая беззащитная. Сердце зашлось от жалости.

Она бросилась ко мне:

— Соня!

— Алиса! — закричала я, обнимая ее. — Все дело в цветах! Вчерных цветах! Они ядовиты! Ядовиты…

Я твердила и твердила одно и то же, пока силы мои неиссякли. Алиса поплыла-поплыла, комната закружилась, потолок начал давить ирушиться на меня…

— Соня! Соня-я-я-я! — доносилось откуда-то из другого мира,такого далекого и суетного.

Там был свет, там была жизнь. В моем же мире осталась лишьчернота… И покой. Грозная фиалка преисподней источала миазмы разложения в этойсвирепой тьме, исполненной смертного покоя.

* * *

Каким-то образом я все же не умерла. Открыла глаза и сужасом обнаружила, что лежу в спальне, рядом со страшным черным цветком,расположившимся на тумбочке. Рядом с жуткой фиалкой преисподней. Алиса сиделатут же. На смертельно бледном ее лице яркой синевой блестели глаза, источающиеболь и сострадание. И еще что-то…

— Не волнуйся, дорогая, — прошептала она, — все будетхорошо. Сейчас тебе станет легко-легко.

Какой, к черту, легко! На грудь словно плиту могильнуюопустили. Хотела закричать, хотела объяснить этой глупышке, моей Алисе, чтонадо срочно вынести из квартиры ядовитые цветы. Все до единого.

И я закричала, напрягая все силы. Но… губы лишьшевельнулись, не издав ни звука. — Алиса, заметив мое волнение, спросила:

— Что? Соня, что?

Из последних сил я выдавила:

— Марго… Алиса кивнула:

— Да, Марго ушла. Домой ушла. Позвать ее?

Я испуганно замотала головой, и Алиса сновазакружилась-закружилась. Однако на этот раз я сознание не потеряла. Повисла впустоте где-то между бытием и небытием. Тело не слушалось меня, но в глубинахрассудка все же таилась мысль.

До сих пор не знаю, что это было: то ли сон видела, то ли ив самом деле размышляла очумевшими от гнилостных ароматов мозгами. Виделось,что Марго несет цветы, крича во все горло: «Человечки! Человечки!» Лицо еенадвинулось, вяло шевеля губами, Марго выросла до необъятных размеров ипринялась ругать и клясть Алисиных подруг. Потом она снова заговорила о своихчеловечках.

— Коты! Коты! — вдруг закричала Марго, позабыв о человечках.— Они погибли! Все коты погибли! В нашем подъезде коты не живут…

«Как-то подозрительно она себя ведет», — вяло подумала я,вглядываясь в размытый силуэт Марго.

Она удалялась, озираясь, унося под мышкой подарки подругАлисы. Она уходила по коридору, обозначенному цветочными горшками, из которыхторчали черные кошачьи хвосты. А впереди спешащей во тьму Марго бодро бежаличеловечки, придерживая коротенькими ручками платьица в горох.

Невероятным усилием воли я стряхнула кошмар.

«Стоп! Стоп! Зачем? Герман нанял Марго? Решил избавиться отАлисы ее руками? Сколько же он заплатил ей? Марго и Герман, они же спелись! Онирешили извести Алису!» — осенило меня.

Но я тут же отбросила эту нелепую мысль.

«Не то, не то, не об этом надо думать. Главное где-то рядом,но я никак не могу до него добраться, ухватить…»

Марго вновь выплыла из горячечной тьмы, шевеля губами иподмигивая.

— В платьице в горошек, в платьице в горошек, — бормоталаона, зловеще улыбаясь, — вон, побежал, неужели не видишь?

«Как это сказала Фаина? Ехидная улыбочка? Марго ненавидитФаину! Какой же еще улыбочкой она может ее встречать? Нет, Фаина ошиблась.Марго постоянно бегает по подъезду с цветами. Мало ли куда она их тащила… Нето, не то, здесь что-то не так. Нужно думать, искать. Ответ где-то рядом… ЗачемГерману такие сложности. Зачем ему травить Алису? Не проще ли развестись? Из-заквартиры? Из-за денег? Он не жадный. Он уверен в себе, может еще заработать…»

Снова навалился, сковал холодный мрак преисподней и… Я сноваумудрилась вынырнуть в родной и теплый мир. Из сизой пелены выросли стеныспальни, люстра, потолок… Материализовались собственные руки, белые, словно изалебастра, безжизненно лежащие поверх покрывала.

Скрипнула дверь, мелькнула стройная спина Алисы.

"Нет-нет, — подумала я, — не там ищу. Не там.

Она же ясно сказала, искать надо в Мексике. Кто был вМексике? Марго? Нет. Как ее туда занесет? Нет. Думай! Думай быстрей, —скомандовала я себе, подбадривая угасающее сознание, — иначе…"

Мир снова начал уплывать, но вдруг ясная, четкая мысльмелькнула, возвращая меня к жизни, давая силы. Мысль эта пронзила какэлектрическим током:

"В Мексике была я!

Я!

Как же это сразу не пришло мне в голову? Как не заметилаочевидного…"

Чужой, онемевшей рукой мне удалось нащупать телефоннуютрубку, сомнамбулически набрать номер. Хватило сил обрадоваться, услышавраздраженный голос Фаины.

Каким-то чудом она поняла, кто звонит, и завопила:

— Что с тобой, Мархалева? Что случилось?

— Фа-аня, — прошелестела я. — Спаси меня-я, умираю… Цветокпреисподней…

Фаина что-то кричала, спрашивала, но я уже не могла ееслышать. Трубка выпала из руки, потолок и люстра вновь закрутились.

«Я была в Мексике! Я. Эх, Алиса, Алиса… Глупая ты мояАлиса…» — успела подумать я, безразлично глядя на мир своими почти невидящимиглазами.

— А-ли-са… — почти неслышно прошептали мои губы.