Пожалуй, это была самая бесстыжая одежонка в моей жизни:едва лишь напялив ее, я почувствовала себя изнасилованной.

— Ну что, готовы? — спросил у меня Чиж и щелкнулзамком.

Через секунду мы уже стояли на улице.

Метель закончилась, и разом потеплело. А в невидимом небедрожали крупные звезды. Им было глубоко наплевать на дом и его пленников.

Дверь с витражными бойницами вывела нас в крошечный, ничемне огороженный дворик с такой же крошечной деревянной пагодой; пагода светиласьизнутри — в самой ее сердцевине горело несколько лампочек. Лампочки украшали инебольшие деревца вокруг пагоды. В этом было что-то нереальное — красные,желтые, голубые точки света, парящие над снегом. От пагоды к двери вела дорожкаиз камней. Сейчас она была припорошена снегом.

Зачарованная изысканной рукотворной красотой пейзажа, япрошлась по дорожке и, обогнув пагоду, вышла к небольшому, старательно неправильной формы водоему то ли запруде, то ли озерцу. Несмотря на зиму, вода взапруде не замерзла, совсем напротив: стоило мне только присесть на корточки иопустить руку в воду, как я тотчас же машинально отдернула ее. Озерцо былотеплым — таким теплым, что по нему плавали кувшинки! А где-то в самой глубинестояли рыбы. В этом было что-то нереальное — красные, желтые, голубые точкисвета, парящие под водой.

Вода в запруду проникала через бамбуковый желоб, похожий надетские качели: она стекала из маленького фонтанчика прямо в пасть бамбуку.Когда ее набиралось достаточно, центр тяжести смещался, и желоб опрокидывался.Очередная партия воды пополняла запасы озерца. А край желоба ударялся о каменьс мелодичным стуком.

— Какая красота! Вы когда-нибудь видели такое. Чиж?

— В свое время я плавал в бассейне “Москва”. Градусов вдвадцать, в самый мороз, — ответствовал мне приземленный до последнейстепени специалист по ядам. — Так что меня ничем не удивишь.

— Вы бескрылый человек!

— Не я один. Все остальные тоже ходят по земле.

— Что вы хотите этим сказать?

— Не сказать, а показать. Видите следы? Они огибаютдом. Думаю, что это тот самый путь, по которому Доржо и Дугаржап добрели досвоей смерти.

Так вот ради чего Чиж вытащил меня на улицу! Ради того,чтобы найти снежный хвост покойников! Метель (очевидно, вступив в сговор сЧижом) закончилась вовремя. Теперь ничто не помешает ей выступить свидетелемобвинения: на первых же слушаниях она сообщит суду присяжных, что две цепочкиследов прервались прямо у витражной двери. А до этого посетили места N, NNhnnn…

— Может быть, взглянем?

Еще не успев закончить фразу, Чиж снова потащил меня к дому:никаких “может быть” быть не может!

— Я бы не стала так рисковать. Чиж. Вы забыли особаках.

Чиж опустил голову и уперся взглядом в следы: свежие, четкиеотпечатки рифленых подошв искушали его, и противиться этому искушению былоневозможно.

— Мы пройдем совсем чуть-чуть, — заканючилЧиж. — Всего лишь несколько метров.

— А собаки?

— Если Доржо и Дугаржап пришли с улицы… Возможно, онизагнали собак. Даже наверняка загнали!

— Я не пойду.

— Ну и оставайтесь! Черт с вами! Можете дажеискупаться, если есть охота…

Чиж сердито развернулся на пятках и затрусил параллельноследам. А спустя секунду, проклиная все на свете, я отправилась вдогонку за нев меру любопытным куском сыщицкого дерьма.

Цепочка следов заворачивала за угол и шла параллельно стенедома. Фасад был темен, только на третьем этаже… На третьем этаже мутносветилось окно! Даже я, страдающая извечным топографическим идиотизмом,определила, что окно это находится под защитой двери с висячим замком. Странно,этот замок казался мне незыблемым, древним, как яйцо динозавра, повешенным ещево времена Войны Алой и Белой розы…

— Видите? — Я дернула Чижа за полутулупчика. — Свет!

— Вижу, — промычал Чиж, но головы не поднял.

— Это ведь с той стороны, где запертая дверь налестницу?

— Угу-м-да… Все может быть…

— Но там же висячий замок!

— Все может быть…

Чиж совсем не слушал меня. Вытянутый чуткий нос заставлялего преследовать следы, до всего остального ему не было дела. А я… Я могла быдать руку на отсечение, что за этим зловещим окном мелькнула какая-то тень!..

— Чиж! Там кто-то есть! — севшим голосом пробормоталая.

— Конечно, есть. В доме полно народу…

— Вы не поняли. Там, наверху, кто-то есть! Наконец-тодо Чижа дошли мои стенания! Он остановился, оторвал взгляд от меток,оставленных Доржо и Дугаржапом, и поднял голову.

— Hу, что там еще?

— Свет.

— Какой свет?

Черт, черт, черт, я, кажется, вспугнула свет и, тени заокном! Либо этот свет был предназначен только для меня! И для моеговзвинченного воображения. Во всяком случае, он исчез ровно за мгновение дотого, как Чиж уставился на фасад.

— Ну, и где же ваш свет?

— Он был… Только что!

— Ага. Был и погас?

— Именно.

— Разберемся с ним, когда вернемся в дом. — Он неочень-то поверил моим словам. А я — не поверила его.

Оставшуюся часть пути мы прошли под аккомпанемент нежного иразмеренного стука: только теперь я сообразила, что это — бамбуковый желоб.Невинный перпетуум мобиле, летнее чудо на краю зимы. Я так и не смогла понятьприроду этого звукового эффекта: в закутке дворика желоб бился о камень гораздотише. Но откуда взялся этот резонанс? Может быть, все дело в рельефе местности,утыканной миниатюрными холмами и низинками? Может быть, все дело в архитектурездания, по-особенному отражающей звук? А может, это сама судьба терпеливоотсчитывает мгновения нашей жизни. И только она знает, сколько их осталось…

— Они были дураками! — неожиданно воскликнул Чиж.

— Кто?

— Пуришкевич, князь Юсупов и вся компания! Полныепрофаны в химии. Надо же, до чего додуматься — начинять ядом пирожные!Естественно, эффект минимальный. А потом еще удивляются, почему он не сразуокочурился, Распутин…

Самое время для исторических экскурсов!

— Тоже, нашли время читать лекции, — улыбнулась я.

— Просто развлекаю вас… Чтобы не было скучно идти.

Чтобы не было страшно идти, вот так! Фасад дома выгляделночью очень зловеще, да и сам дом теперь казался мне в несколько раз больше,чем днем. Зачем такие площади одному человеку? Или это дань широкимпространствам исторической родины? Спросить не у кого, Дымбрыл Цыренжаповичблагополучно отсутствует… Если это его затея, если выкормленные с руки иукрощенные убийства — его промысел, у нас нет шансов!..