Гельфериху отвечал адмирал Гинце:

«История убеждает, что привносить в политику эмоции –опасная роскошь. Чего мы желаем на Востоке? Военного паралича России.Большевики обеспечивают его лучше и более тщательно, чем любая другая русскаяпартия. Давайте удовлетворимся бессилием России. Готовы ли мы отдать плодычетырехлетних битв только ради того, чтобы избавиться от дурной репутациисообщников большевиков? Но мы не сотрудничаем с ними, мы используем их. Этохорошая политика».

«Неужели нового посла тоже прикончат?» – подумал Федор.

Но нет. Об этом речи не было. Вождя позабавила фразаГельфериха о призрачном большевистском режиме.

«Быть призраком архиудобно, призраки неуязвимы ибессмертны», – написал он в ответном послании Глебу Ивановичу.

Тайная переписка Ленина и Бокия восстановилась и сталаактивней, чем прежде. Шифровки немецкие, британские, американские, французские,переписанные мелким летящим почерком Глеба Ивановича, ложились на стол передвождем. Во всех посланиях из России за границу говорилось примерно одно и тоже. Иностранные политики, дипломаты, военные, шпионы не сомневались в скоромкрахе большевистской власти.

Немецкий дипломат писал из Москвы в Берлин: «Ситуация быстроприближается к финалу. Голод встает на повестку дня, и его обволакивает террор.Людей тихо убивают сотнями. Все это само по себе не так плохо, но нет уже болеесомнений в том, что физические средства, при помощи которых большевикиподдерживают свою власть, подходят к концу. Большевики находятся в чрезвычайнонервном состоянии, они чувствуют приближение своего конца; все крысы первымибегут с тонущего корабля. Никто не может сказать, как они встретят свой конец.Их агония может продолжаться несколько недель. Возможно, они постараютсябежать. Возможно, они готовы потонуть в собственной крови».

Британцы уже видели Россию своей новой колонией. ВойскаАнтанты заняли Владивосток, англичане – Баку. Экспедиционный корпус генералаПула высадился в Архангельске, и первым делом генерал приказал снять всекрасные флаги. Корпус двинулся к Вологде. В Лондоне начали печатать специальныерубли, которыми британские солдаты должны были расплачиваться с местнымнаселением. На Амуре, в Забайкалье наступали японцы. 15 августа произошелофициальный разрыв дипломатических отношений между Советской Россией и США, втот же день американские войска высадились во Владивостоке.

«Вопрос о том, что нужно и возможно делать в России, доводитменя до изнеможения. Эта проблема, как ртуть, ускользает при прикосновении кней», – жаловался американский президент Вильсон.

В России не работали заводы и фабрики, не ходили поезда, несеялся хлеб, вооруженные отряды отнимали остатки продовольствия у крестьян.Вспыхивали стихийные восстания.

Ленин поражал бодростью духа, неистощимым оптимизмом. Егомыслительный аппарат работал на полных оборотах, безотказно. Хаос, мрак, кровьслужили наилучшим топливом для этой машины. Вождь не ведал сомнений, страха,отчаяния. Он выступал на митингах и заражал толпу своей бешеной энергией, онстрочил статьи, воззвания, приказы, бесконечные записки. Он давал интервьюиностранным журналистам и председательствовал на заседаниях Совнаркома. Онгладил кошку, под его ладонью шерсть потрескивала и вставала дыбом. Он жаднопил кофе и доедал остатки красной икры из кремлевских погребов.

Перед сном он увлеченно перечитывал Лебона, «Психологиянародов и масс», петербургское издание 1898 года. Лежа в постели, на высокихподушках, черкал в потрепанной книге чернильным карандашом, ставилвосклицательные знаки.

Федор невольно вскользь проглядывал отмеченные куски.

«Образование легенд, легко распространяющихся в толпе,обуславливается не одним только ее легковерием, а также и теми искажениями,которые претерпевают события в воображении людей, собравшихся толпой… Невежда иученый, раз уж они участвуют в толпе, одинаково лишаются способности кнаблюдению. Иллюзия становится ядром для дальнейшей кристаллизации, заполняющейобласть разума и парализующей всякие критические способности».

Справа, на шее, над ключицей, у вождя прощупываласьнебольшая плотная липома. Он не показывал ее никому из врачей, кроме Федора.При каждом очередном осмотре требовал подтверждения, что эта пакость не растет,она незлокачественная опухоль и опасности никакой не представляет. Иногдаразмышлял вслух, не удалить ли, но боялся даже самой пустяковой хирургическойоперации.

– Федор, ну-ка посмотрите, твердая, сволочь, похоже, будтотам пулька сидит. А? Похоже на ощупь? – вдруг сказал вождь однажды утром,потрогав свою шею.

– Пожалуй, похоже, – согласился Агапкин, – пуля, если ее неудалить, в мягких тканях со временем капсулируется, правда, мне труднопредставить ход такой пули, такой раневой канал.

– Ранение, допустим, слепое, – произнес вождь задумчиво, –она там остановилась и застряла. Сидит, не мешает. Можно вытащить в любоймомент.

– Владимир Ильич, это надо в рубашке родиться. Невозможно,чтобы пуля прошла через грудную полость, через шею и ничего не задела. Легкие,сердце, трахея, сонная артерия, пищевод. Но даже если и ничего не задето, всеравно тяжелейшая травма, раневая инфекция. Невозможно выжить.

– Невозможно? Ну-ка, подумайте хорошо, милый мой доктор.

– Зачем, Владимир Ильич?

– Зачем? – вождь смотрел ему прямо в глаза. – Затем, чтовоздух Москвы пропитан покушениями как никогда. Об этом пишут немецкиедипломаты.

Опять повисло молчание. Агапкина слегка зазнобило. Нет, нигнева, ни угрозы не читалось в глазах вождя. Только азарт, нетерпение, тусклыйблеск какой-то новорожденной дьявольской затеи.

– Федор, вы работали в военном лазарете, имели дело сомногими ранеными. Ведь бывают и чудеса. Разве не встречались вам везунчики,которые жили и здравствовали после самых тяжелых ранений? Пуля прошла, но так,знаете, аккуратненько, нежно, и ничего не повредила.

– Счастливый ход пули? – чуть слышно пробормотал Агапкин иотвел взгляд.

– Счастливый ход пули! – радостно повторил вождь и хлопнул владоши. – Это вы отлично придумали! Молодец, Федор.

Москва, 2007

Совещания, заседания, переговоры, бессонные ночи, перелетычерез часовые пояса не выматывали Петра Борисовича так, как литературный дебютего единственной дочери. Светик, великий писатель, сопровождала его во всехпоездках по Москве и Московской области. На рекламных щитах вдоль магистралейкрасовалось ее лицо. Светик улыбалась, романтически смотрела вдаль, вверх,вниз, поворачивалась анфас, в профиль, в полупрофиль. Белокурые волосы собраныв строгий пучок или распущены, приподняты ветром. Сиреневая обложка былавыставлена в увеличенном виде в витринах не только книжных, но и парфюмерных, иодежных магазинов. Стоило включить радио в машине, и на всех волнах, в каждомрекламном блоке медовый женский голос с придыханием рассказывал о королевебестселлеров Светлане Евсеевой. Роман «Благочестивая: Дни и ночи» вот уж второймесяц бессменно возглавлял все списки лидеров продаж.