«Лучше бы она танцевала, – повторял про себя Петр Борисовичи болезненно морщился, – или вышла бы замуж за своего этого, как его? Родилабы. Впрочем, нет, нехорошо. Там семья, трое детей, совсем маленьких».

Он давно стал подозревать, что его единственная, нежнолюбимая дочь страдает чем-то вроде клептомании. Он вспоминал, как пожилаяпреподавательница балета пыталась объяснить ему, что у Светика нет никакихспособностей к танцу и в училище она занимает чужое место.

Светику всегда хотелось именно того, к чему она не быласпособна, чего делать не умела. Танцевать. Играть в кино. Писать книги. Онаникогда не пыталась найти что-то свое. Ей непременно подавай чужое: главнуюпартию на сцене, главную роль в кино, первое место в списке лидеров книжныхпродаж, наконец, чужого мужа, отца чужих детей.

Танцевала она неуклюже, тяжело, смотреть на нее было скучнои стыдно. Сериал, в котором она сыграла главную роль, провалился с треском.Книгу, которую она написала, нормальный человек читать не мог. Рябило в глазах,как будто вместо слов страницы были усыпаны розочками. Сотнями гипсовых розочекв сусальной позолоте, вроде тех, что украшали спальню в квартире Светика.

«Чужой муж, бросивший троих маленьких детей, наверняка такоеже убожество, как все прочие ее трофеи», – думал Петр Борисович.

До этих детей, до их матери Кольту дела не было, но онбоялся за своего ребенка. Взрослого, жестокого, бездарного, единственногосвоего ребенка. Он, как человек умный, с богатым жизненным опытом и острымчутьем на опасность, знал, что подобные вещи даром не проходят. Не сейчас,позже, возможно, через многие годы, будет предъявлен счет. В самый неожиданный,неподходящий момент явятся такие кредиторы, с которыми не договоришься. Цена окажетсяогромной, несоразмерной жалким трофеям.

Оттого, что сам он участвует в этих опасных играх с судьбой,потворствует ненасытности Светика, Петру Борисовичу было совсем уж гадко.Каждый раз он говорил себе: все, довольно. Хлопну кулаком по столу, не дамбольше денег. Но на это требовалось слишком много усилий. А он был постоянно,хронически занят, он уставал.

«Лучше бы она танцевала», – повторял он про себя, сидя впервом ряду партера просторного зала Клуба литераторов.

Светику вручали премию «Шедевр века». Звучали речи.

«Непревзойденная мастерица слова. Свежее дыхание на затхломгоризонте нашей агонизирующей словесности. Блеск, изящество неженской, почтинечеловеческой мощи, мистические прозрения на грани гениальности. Книганаписана искренне, от души, без всяких фокусов и претензий. Сюжет захватывает идержит крепко в своих грациозных тисках».

Говорили в основном писатели, маститые, еще советскойзакалки. Наташа расплатилась с критиком Метелкиным и романисткой Парамоновой пообычному тарифу и, следуя их советам, позаботилась о том, чтобы мероприятиевыглядело солидно, чтобы выступали не модные прощелыги, глянцевые обозреватели,эфирные болтуны, а люди статусные, совесть нации. Петру Борисовичу она сгордостью сообщила, что на всей процедуре присуждения и награждения удалосьздорово сэкономить. «Совесть нации» оказалась раза в три дешевле модныхпрощелыг. Теперь на вырученные деньги можно купить новые места для уличнойрекламы, либо много в разных районах, либо одно, дико дорогое.

– Представляешь, как будет классно занять Светиком весьфасад гостиницы «Москва», которую сейчас перестраивают. Со стороны Манежнойплощади как раз освободилось место.

Наташа показала несколько снимков Светика-писательницы иотстала лишь после того, как Кольт ткнул пальцем в один из них.

– Да! Светик тоже считает эту картинку самой удачной!

Светик выпорхнула на сцену в розовом воздушном платье.Голову ее украшала тяжелая бриллиантовая диадема. Премию вручал известнейшийсоветский писатель, от старости хрупкий и прозрачный, как эльф. Он плохопонимал, что происходит, и когда Светик хотела взять у него увесистую меднуюстатуэтку, «Музу» с крыльями, он не отдавал, держал своими трясущимися лапками,упорно повторяя:

– Детка, не надо, я сам, сам!

Бедняга ждал, когда появится награждаемый. Он принял Светиказа одну из девушек-моделей, которые обычно украшают сцену во времяторжественных церемоний. Впрочем, неловкость была замята быстро. Ведущийосвободил старца от тяжелой ноши и передал статуэтку Светику. Публика заглушиланедоуменное бормотание классика бурными, продолжительными аплодисментами.

Петр Борисович выскользнул из зала в пустое тихое фойе, упалв кресло. Усталость и безразличие навалились на него. Даже курить не было сил.Он закрыл глаза и почти задремал в гулкой мраморной тишине.

Но вдруг рядом с ним прозвучал мягкий смешок и знакомыйголос произнес:

– Лучше бы она танцевала.

Петр Борисович дернулся, открыл глаза. На подлокотнике егокресла сидел старинный партнер и приятель Тамерланов, губернаторВуду-Шамбальского автономного округа.

– Герман, какими судьбами?

Петр Борисович удивился и обрадовался.

Герман Ефремович, добродушно посмеиваясь, объяснил, чтооказался здесь случайно. Прилетел в Москву пару часов назад, заехал поужинать вресторан клуба и вот узнал о таком торжественном событии.

– Лучше бы она танцевала, – повторил он и сочувственноподмигнул, – ты ведь именно об этом сейчас думаешь, Петр?

– Об этом, – признался Кольт, – а ты что, читал ее книгу?

– Нет, и не собираюсь. Но я читаю твои мысли, этозначительно интересней. Вставай, пойдем, пока тебя не хватились в зале.

– Куда? Я не могу сбежать отсюда, я должен вернуться.

– Ты и не сбежишь. Только на двадцать минут заглянешь вресторан. – Тамерланов подхватил Кольта под руку и повлек его вглубь фойе. –Здесь со мной швейцарец, у него дюжина отличных альпийских отелей, он загорелсяидеей превратить мой Вуду-Шамбальск в Лазурное побережье.

– Разве есть море в твоей степи?

– Если я пожелаю, будет. Но мне оно на фиг не нужно. Морскихкурортов и так хватает. Сейчас входит в моду экстрим, экзотика. Полярныйтуризм, туры по нищим сибирским деревням, я уж не говорю о Гималаях. У меня нетморя, но есть степь, древняя и таинственная. Помнишь, я возил тебя на раскопки?Так вот, там действительно обнаружили следы какой-то неизвестной доисторическойцивилизации. Сонорхи, египтяне, инопланетяне. В последнее время все помешалисьна этом. Постоянно кто-то приезжает. От журналистов отбоя нет. Историки,археологи, антропологи, уфологи из Чикаго, спиритологи из Лиона, солнцееды изМонреаля.

– Кто, прости?