— Что он говорит? — спросила Кэтрин.

— Он желает нам всего хорошего.

— Всего хорошего, — сказала Кэтрин. — Большое, большое вамспасибо.

— Вы готовы?

— Да.

Он наклонился и оттолкнул нас. Я погрузил весла в воду,потом помахал ему рукой. В ответ он сделал предостерегающий знак. Я увидел огниотеля и стал грести, стараясь держать прямо, пока они не скрылись из виду.Кругом бушевало настоящее море, но мы шли по ветру.

Я греб в темноте, держась так, чтоб ветер все время дул мнев лицо. Дождь перестал и только изредка порывами налетал снова. Я видел Кэтринна корме, но не видел воду, когда погружал в нее лопасти весел. Весла былидлинные и не имели ремешков, удерживающих весло в уключине. Я погружал весла вводу, проводил их вперед, вынимал, заносил, снова погружал, стараясь грести какможно легче. Я не разворачивал их плашмя при заносе, потому что ветер былпопутный. Я знал, что натру себе волдыри, и хотел, чтоб это случилось как можнопозднее. Лодка была легкая и хорошо слушалась весел. Я вел ее вперед по темнойводе. Ничего не было видно, но я надеялся, что мы скоро доберемся до Палланцы.

Мы так и не увидели Палланцы. Ветер дул с юга, и в темнотемы проехали мыс, за которым лежит Палланца, и не увидели ее огней. Когданаконец показались какие-то огни, гораздо дальше и почти на самом берегу, этобыла уже Интра. Но долгое время мы вообще не видели никаких огней, не видели иберега и только упорно подвигались в темноте вперед, скользя на волнах. Иногдаволна поднимала лодку, и в темноте я махал веслами по воздуху. Озеро было ещенеспокойное, но я продолжал грести, пока нас вдруг чуть не прибило к скалистомувыступу берега, торчавшему над водой; волны ударялись о него, высоко взлетали ипадали вниз. Я сильно налег на правое весло, в то же время табаня левым, и мыотошли от берега; скала скрылась из виду, и мы снова плыли по озеру.

— Мы уже на другой стороне, — сказал я Кэтрин.

— А ведь мы должны были увидеть Палланцу?

— Она осталась за мысом.

— Ну, как ты, милый?

— Ничего!

— Я могу тебя немного сменить.

— Зачем? Не нужно.

— Бедная Фергюсон! — сказала Кэтрин. — Придет утром в отель,а нас уже нет.

— Это меня меньше беспокоит, — сказал я. — А вот как бы намдобраться до швейцарского побережья, пока темно, чтобы нас не увиделатаможенная стража.

— А далеко еще?

— Километров тридцать.

* * *

Я греб всю ночь. Мои ладони были до того стерты, что я струдом сжимал в руках весла. Несколько раз мы едва не разбились о берег. Ядержался довольно близко к берегу, боясь сбиться с пути и потерять время.Иногда мы подходили так близко, что видели дорогу, идущую вдоль берега, и рядыдеревьев вдоль дороги, и горы позади. Дождь перестал, и когда ветер разогналтучи, вышла луна, и, оглянувшись, я увидел длинный темный мыс Кастаньола, иозеро с белыми барашками, и далекие снежные вершины под луной. Потом небо опятьзаволокло тучами, и озеро и горные вершины исчезли, но было уже гораздосветлее, чем раньше, и виден был берег. Он был виден даже слишком ясно, и яотвел лодку подальше, чтобы ее не могла заметить с Палланцанской дорогитаможенная стража, если она там была. Когда опять показалась луна, мы увиделибелые виллы на берегу, по склонам гор, и белую дорогу в просветах междудеревьями. Я греб не переставая.

Озеро стало шире, и на другом берегу у подножья горы мыувидели огни; это должно было быть Луино. Я увидел клинообразную расщелинумежду горами на другом берегу и решил, что, вероятно, это и есть Луино. Еслитак, то мы шли хорошим темпом. Я втащил весла в лодку и лег на спину. Я очень,очень устал грести. Руки, плечи, спина у меня болели, и ладони были стерты.

— А что, если раскрыть зонтик? — сказала Кэтрин. — Ветербудет дуть в него и гнать лодку.

— Ты сумеешь править?

— Наверно.

— Возьми это весло под мышку, прижми его вплотную к борту итак правь, а я буду держать зонтик.

Я перешел на корму и показал ей, как держать весло. Я селлицом к носу лодки, взял большой зонт, который дал мне портье, и раскрыл его.Он, хлопнул, раскрываясь. Я держал его с двух сторон за края, сидя верхом наручке, которую зацепил за скамью. Ветер дул прямо в него, и, вцепившись изовсех сил в края, я почувствовал, как лодку понесло вперед. Зонт вырывался уменя из рук. Лодка шла очень быстро.

— Мы прямо летим, — сказала Кэтрин. Я не видел ничего, кромеспиц зонта. Зонт тянул и вырывался, и я чувствовал, как мы вместе с ним несемсявперед. Я уперся ногами и еще крепче вцепился в края, потом ВДРУГ что-тозатрещало; одна спица щелкнула меня по лбу, я хотел схватить верхушку, котораяпрогибалась на ветру, но тут все с треском вывернулось наизнанку, и там, гдетолько что был полный, надутый ветром парус, я сидел теперь верхом на ручкевывернутого изодранного зонта. Я отцепил ручку от скамейки, положил зонт на днои пошел к Кэтрин за веслом. Она хохотала. Она взяла меня за руку и продолжалахохотать.

— Чего ты? — я взял у нее весло.

— Ты такой смешной был с этой штукой.

— Не удивительно.

— Не сердись, милый. Это было ужасно смешно. Ты казалсяфутов двадцати в ширину и так горячо сжимал края зонтика… — она задохнулась отсмеха.

— Сейчас возьмусь за весла.

— Отдохни и выпей коньяку. Такая замечательная ночь, и мыстолько уже проехали.

— Нужно поставить лодку поперек волны.

— Я достану бутылку. А потом ты немного отдохни.

Я поднял весла, и мы закачались на волнах. Кэтрин открылачемодан. Она передала мне бутылку с коньяком. Я вытащил пробку перочинным ножоми отпил порядочный глоток. Коньяк был крепкий, и тепло разлилось по всему моемутелу, и я согрелся и повеселел.

— Хороший коньяк, — сказал я. Луна опять зашла за тучу, ноберег был виден. Впереди была стрелка, далеко выдававшаяся в озеро.

— Тебе не холодно, Кэт?

— Мне очень хорошо. Только ноги немножко затекли.

— Вычерпай воду со дна, тогда сможешь протянуть их.

Я снова стал грести, прислушиваясь к скрипу уключин искрежету черпака о дно лодки под кормовой скамьей.

— Дай мне, пожалуйста, черпак, — сказал я. — Мне хочетсяпить.

— Он очень грязный.

— Ничего. Я его ополосну.