– Мастер, – заверил я, утирая нос тыльной сторонойладони, – можешь быть уверен, что, когда придет время, я испугаюсь какследует. Я вижу, у меня будет такая сила. Я уже ее чувствую. А пока что онакажется мне потрясающей, но из-за нее, из-за этой силы, у меня на сердцетяжестью лежит одна темная мысль.

– Какая же? – самым доброжелательным тоном спросилон. – Знаешь, я считаю, что твое ангельское лицо подходит для печали небольше, чем лица Фра Анжелико. Что это за тень? Что за мрачные мысли?

– Отнеси меня обратно, господин, – сказал я. Менязатрясло, но я все же продолжал: – Что, если мы используем твою силу, чтобыпересечь Европу? Пойдем на север. Дай мне возможность посмотреть на ту жестокуюземлю, которая стала в моем воображении чистилищем. Унеси меня в Киев.

Он медлил с ответом.

Близилось утро. Он подобрал плащ, поднялся с кресла и повелменя вверх по лестнице, ведущей на крышу.

Вдалеке, за знакомым лесом корабельных мачт, мы видели ужебледнеющие воды Адриатики, мерцающие под луной и звездами. На далеких островахмигали огоньки. Мягкий ветер нес с собой соль и морскую свежесть, а такжеособенную прелесть, которая чувствуется только тогда, когда окончательнотеряешь страх перед морем.

– Это весьма смелая просьба, Амадео. Но если тыдействительно хочешь, завтра ночью мы отправимся в путь.

– А ты когда-нибудь совершал такое далекое путешествие?

– Если говорить о путешествии как таковом, то есть о милях ипространстве, – да, неоднократно, – сказал он. – Но по просьбедругих, ради того чтобы помочь кому-либо в поисках истины? Нет, такого со мнойеще не случалось.

Он обнял меня и отвел в палаццо, где были спрятаны отпосторонних глаз наши гробницы. К тому времени, когда мы ступили на грязнуюкаменную лестницу, на которой спало множество бедняков, я совершенно замерз.Осторожно обходя лежащих людей, мы добрались до входа в подвал.

– Зажгите, пожалуйста, факел, сударь, – попросиля. – Я весь дрожу. – Позвольте мне увидеть сияющее вокруг золото.

– Что ж, пожалуйста.

Мы стояли в нашем склепе, перед двумя богато украшеннымисаркофагами. Я положил руку на крышку своего гроба, и внезапно меня охватилоновое страшное предчувствие: счастье мое продлится недолго, и всему, что я таклюблю, в самом скором времени суждено погибнуть.

Должно быть, Мариус заметил мою неуверенность. Он провелрукой прямо по пламени факела, приложил согретые пальцы к моей щеке, а потомпоцеловал это место. Поцелуй получился теплым.

До Киева мы добирались четыре ночи. Охотились только впредрассветные часы, устраивали себе могилы в настоящих местах захоронений, вподземельях замков, в склепах под заброшенными и разрушенными церквами,приспособленными богохульниками для содержания скотины и хранения сена.

Я мог бы рассказать немало историй об этом путешествии, онеприступных крепостях, у стен которых мы бродили под утро, о затерянных вгорах поселениях, о логовах злодеев, которых мы отыскивали.

Естественно, Мариус не упускал случая преподать мнеочередной урок. Он учил меня находить простейшие, но надежные укрытия, незабывал похвалить за скорость, с которой я продвигался по густому лесу. Он безопаски бродил по разбросанным на большом расстоянии друг от друга поселениям,которые нам приходилось посещать из-за моей жажды, и с одобрением отмечал, чтоя не шарахаюсь от темных и пыльных могил, похожих на гнезда, с сохранившимися вних кучками костей. Мы иногда скрывались в них днем, ибо, по словам Мариуса,вряд ли кому-нибудь придет в голову еще раз навестить давно разграбленныезахоронения.

Наши изысканные венецианские одежды запылились и былизапачканы грязью, но мы запаслись для путешествия плотными плащами,отороченными мехом, и они все скрывали. Даже в этом случае Мариус не преминулобратить мое внимание на то, что любое одеяние служит нам только для прикрытиятела. Смертные часто забывают об этом, не понимают, сколь хрупка и ненадежнатакая защита, и не умеют с легкостью относиться к тому, что на них надето.Вампиры же об этом забывать не должны, поскольку мы намного меньше зависим отодежды, чем люди.

К последнему перед прибытием в Киев утру я уже отличноизучил – а точнее, вспомнил – северные горы и леса. Здесь царила лютая зима.Мне довелось воскресить в памяти одно из самых занимательных воспоминаний:снег.

– Мне больше не больно брать его в руки, – сказал я,набирая полные пригоршни восхитительно мягкого, холодного снега и прижимая егок лицу. – Я больше не холодею от одного только его вида. Какой же он,оказывается, красивый! Он словно одеялом укрывает даже самые бедные города ихижины. Мастер, смотри, смотри, в нем отражается слабый свет звезд!

Мы стояли на краю земли, которую люди называли ЗолотойОрдой. Вот уже двести лет прошло с того времени, когда эти южные русские степизавоевал Чингисхан, но они и по сию пору оставались опасной территорией, гдесмерть поджидала любого, будь то крестьянин, рыцарь или целое войско.

Когда-то эта прекрасная и плодородная степь входила в составКиевской Руси, простираясь далеко на восток и почти до Европы, а также на юг отКиева, города, где я родился.

– Последний отрезок нашего пути совсем невелик, –сказал мне господин. – Мы преодолеем его завтра ночью, чтобы ты смогвернуться домой свежим и отдохнувшим.

Когда мы стояли на каменистом утесе и смотрели вдаль, назаросли дикой травы, развевающейся на зимнем ветру, я впервые с той ночи, какстал вампиром, почувствовал, что мне ужасно не хватает солнца. Я хотел увидетьэту землю при солнечном свете. Однако признаться в этом моему господину я непосмел. В конце концов, о скольких благах можно мечтать одновременно?

Я проснулся сразу после заката. День мы провели под поломцеркви в деревне, где уже никто не жил. Как сказал Мариус, жестокие монгольскиеорды, снова и снова разрушавшие мою родную страну, давным-давно сожгли дотлавсе окрестные поселения, и у церкви не осталось даже крыши. Некому былорастащить камни с пола для продажи или строительства. Мы спустились позаброшенной лестнице и легли рядом с монахами, похороненными здесь около тысячилет назад.

Открыв глаза, я увидел над собой отверстие. Чтобы мне былолегче выбраться, Мастер вытащил из пола мраморную плиту с надписью, несомненномогильный камень. А высоко наверху темнел прямоугольник неба. Я заставил себявзлететь, то есть согнул ноги в коленях и изо всех сил устремился вверх. Безтруда проскочив сквозь это отверстие, я приземлился на ноги.

Мариус, неизменно встававший раньше меня, сидел неподалеку.Он не замедлил отреагировать одобрительным смехом, как я и ожидал.