– Ты приберегал свой фокус для этой минуты? – спросилон.

Ослепленный снегом, я оглядывался по сторонам. Как же мнебыло страшно смотреть на обледенелые сосны, возвышавшиеся над руинами деревни.

– Нет. – Язык отказывался мне подчиняться. – Я исам не знал, что умею это делать. Я понятия не имею, на какую высоту смогу прыгнутьи сколько у меня сил. Но ты доволен?

– Да. А с чего бы мне быть недовольным? Я хочу, чтобы тыобрел силу, дабы никто не смог причинить тебе вред.

– А кому это нужно, Мастер? Мы путешествуем по миру, но ведьникто не знает, откуда мы пришли и куда направляемся.

– Встречаются и другие вампиры, Амадео. Они есть и здесь. Ямогу услышать их, если захочу, но у меня есть веские причины к ним неприслушиваться.

Я понял, что он имеет в виду.

– Слушая их, ты открываешь свои мысли, и они могут узнать,что мы рядом?

– Да, умник. Так ты готов вернуться домой?

Я закрыл глаза и перекрестился по старому обычаю – справаналево. Я вспомнил отца... Мы были в степи... Он высоко поднялся в стременах,держа в руках свой гигантский лук, согнуть который было под силу только ему.Как мифический Одиссей, выпускал он стрелу за стрелой в налетевших на насразбойников, прямо на скаку, держась на коне с таким мастерством, словно он самбыл турком или татарином. Стремительно выхватывая из висевшего за спинойколчана очередную стрелу, он вкладывал ее в лук и стрелял, несмотря на то чтоконь галопом несся по высокой траве. Ветер развевал рыжую бороду, а небо былотаким синим, таким синим, что...

Я прервал свою молитву и чуть не потерял равновесие. Мастерподдержал меня.

– Очень надеюсь, что ты покончишь с этим достаточнобыстро, – сказал он.

– Поцелуй меня, – попросил я, – подари мне своюлюбовь, обними меня, как делал это всегда, – мне так нужны твои руки.Направляй меня. Но не разжимай своих объятий... да, вот так... Позволь мнеположить голову тебе на плечо. Да, ты мне нужен. Да, я хочу побыстрее со всемпокончить и вернуться домой. А все полученные знания останутся со мной навеки.

Он улыбнулся.

– Дом теперь в Венеции? Ты так быстро принял решение?

– Да, я даже сейчас это понимаю. Земля, лежащая сейчас переднами, – это моя родина. Но родина и дом не всегда одно и то же. Так что,мы идем?

Подхватив меня на руки, он поднялся в воздух. Я закрылглаза, тем самым лишив себя возможности еще раз полюбоваться зрелищемнеподвижно зависших в небе звезд. Мне казалось, что я заснул, прижимаясь кнему, не видя снов, не чувствуя страха. И вдруг он поставил меня на ноги.

Я мгновенно узнал высокий темный холм, голый дубовый лес собледенелыми черными стволами и скелетообразными ветвями. Вдалеке, внизу, блестелаполоска Днепра. У меня защемило сердце. Я осмотрелся в поисках мрачных башенвеликого города, который мы называли городом Владимира, то есть Древнего Киева.

В нескольких ярдах от меня высились груды камней, которыекогда-то были городскими стенами.

Я шел первым, легко взбираясь на камни, блуждая средиразвалин церквей, в давние времена славившихся своей красотой, пока хан Батыйне сжег город в 1240 году.

Я вырос среди древних храмов и монастырей, а теперь все онилежали в руинах. Не многим памятникам старины удалось избежать страшной участи.К счастью, монголы пощадили Софийский собор, куда я часто спешил, чтобыпослушать службу. В свое время его золотые купола гордо возвышались над всемиокрестными церквами, и, по слухам, он был больше и наряднее, чем его тезка вдалеком Константинополе, а потому считался даже более величественным.

Мне же довелось видеть лишь его величавые останки,израненную, изуродованную скорлупу.

Сейчас мне не хотелось заходить в церковь. Мне хватило ивнешнего осмотра, потому что теперь, проведя несколько счастливых лет вВенеции, я представлял себе былое величие этой церкви. После великолепныхвизантийских мозаик и картин собора Сан-Марко, после древней византийскойцеркви на венецианском острове Торчелло я понимал, какое это когда-то былопотрясающее зрелище. Вспоминая оживленные толпы венецианцев – ученых, школяров,юристов, купцов, – я мог наделить кипящей энергией этот унылый, запущенныйпейзаж.

На земле лежал глубокий, плотный слой снега, и в тотхолодный ранний вечер не многие вышли на улицу. Так что мы могли чувствоватьсебя свободно и с легкостью ходить по сугробам, в отличие от смертных незаботясь о выборе удобной тропы.

Мы подошли к длинной полосе разрушенной крепостной стены, кбесформенной заснеженной ограде, и оттуда я взглянул на нижний город, которыймы называли Подолом, на единственную оставшуюся часть Киева, – там вневзрачной бревенчатой избе, стоявшей почти у самой реки, я родился и вырос. Япосмотрел вниз – на закопченные соломенные крыши, покрытые очистительнымснегом, на дымящиеся трубы, на узкие, кривые, полускрытые под сугробами улицы.Множество убогих домишек и строений побогаче издавна выстроились вдоль берегареки – несмотря на частые пожары и жесточайшие набеги татар Подол продолжалсуществовать.

Население города состояло из мелких торговцев, купцов имастеровых. Их привлекала сюда близость реки, позволявшей в изобилии доставлятьбогатые и экзотические товары с Востока и вместе с собственными товарами везтиих дальше, в Европу. Часто такие перевозки осуществлялись по заказу чужеземныхкупцов, которые платили за это немалые деньги.

Мой отец, неукротимый охотник, торговал медвежьими шкурами.Он в одиночку добывал их в чащобах огромного леса, простиравшегося далеко насевер. Он продавал и другие меха – бобровые шкурки, лисьи, куньи, овечьи... Итак велики были его сила и удача, что ни одному мужчине и ни одной женщине изнашей семьи никогда не приходилось ради пропитания заниматься каким-либопромыслом. Если мы голодали – а такое случалось, и нередко, – причиназаключалась лишь в том, что зимой заканчивались все припасы и на отцовскиеденьги нечего было купить.

Стоя на крепостной стене Владимирской горы, я вдохнул запахПодола. Я различил зловоние гниющей рыбы, скота, грязной плоти и речного ила.

Я завернулся в свой плащ, стряхнул с меха снег и оглянулсяна четко выделявшиеся на фоне неба темные купола собора.

– Давай прогуляемся еще, пройдем мимо замка воеводы, –попросил я. – Видишь то деревянное здание? В прекрасной Италии никто неназвал бы его дворцом или замком. А здесь это замок.

Мариус кивнул и сделал успокаивающий жест. Я вовсе не обязанбыл вдаваться в объяснения по поводу этого чуждого ему, но родного мне места.

Воеводой называли нашего правителя. В мое время им был князьМихаил из Литвы. Кто правил сейчас, я не знал.