Однако, залюбовавшись святыми ликами, я вскоре пересталдумать о чем-либо другом. Я увидел, как сверкает в свете огня лик Христа,прекрасного, нахмуренного Христа, каким я часто его рисовал. Мне довелосьнаписать великое множество таких икон, однако эта была удивительно похожа напотерянную мною в густой траве в день похищения.

Нет, не может быть! Кто смог бы отыскать и вернуть в домикону, которую я уронил, когда разбойники взяли меня в плен? Нет, это, конечно,другая икона, ведь я уже говорил, что нарисовал их очень много, прежде чемродители набрались мужества отвести меня к монахам. Ведь мои иконы были вомногих домах. Отец даже с гордостью преподносил их в дар князю Михаилу, иименно князь сказал, что мой талант должны увидеть монахи.

Каким строгим выглядел наш Господь по сравнению с нежным,задумчивым Христом Фра Анджелико или благородным, печальным Господом Беллини!Но его согрела моя любовь! Лик Христа был написан в наших древних традициях, иГосподь оставался любящим, несмотря на строгость линий, любящим, несмотря намрачность красок, любящим в традиционном для моей родной земли понимании этогослова. Мой Христос был проникнут и согрет любовью, которую, как я верил, ондарил мне!

Мне стало дурно. Я почувствовал, как руки Мастера легли мнена плечи, но вопреки моим опасениям он не увлек меня прочь, а лишь обнял иприжался щекой к моим волосам.

Я уже чуть было не ушел. Все, с меня хватит! Но музыка вдругсмолкла. Какая-то женщина... Неужели это моя мать? Нет, она слишком молода –это моя теперь уже взрослая сестра Аня. Так вот, эта женщина устало заговорилао том, что мой отец смог бы опять запеть, если бы им удалось спрятать от неговсе спиртное и привести его в чувство.

Дядя Борис усмехнулся. Иван безнадежен, сказал Борис. Иванууже не прожить трезвым ни дня ни ночи, ему недолго осталось. Иван отравленспиртным – не только хорошим вином, которое он покупает у торговцев, продаваявсе, что ему удается украсть из этого дома, но и крестьянским самогоном,который он отбирает силой, по сей день оставаясь грозой округи.

У меня волосы встали дыбом. Иван, мой отец, не погиб? Иваностался в живых, чтобы умереть с позором? Ивана не убили в дикой степи?

Однако они прекратили разговор и тут же перестали думать оботце. Дядя запел новую песню – веселую плясовую. В этом доме танцевать былонекому – все устали от тяжелой работы, женщины слепли, продолжая латать лежащуюна коленях одежду. Но музыка их подбодрила, и один из них, мальчик, младше, чемя был, когда умер, да, мой младший брат, тихо прошептал молитву за моего отца,чтобы отец сегодня не замерз до смерти, свалившись пьяным в сугроб, чтослучалось нередко.

– Прошу тебя, приведи его домой, – шептал мальчик.

Потом я услышал за своей спиной голос Мариуса – он пыталсяразобраться в том, что мы узнали, и успокоить меня:

– Да, это, несомненно, правда. Твой отец жив.

Прежде чем он успел меня остановить, я обошел дом и открылдверь. Я сделал это сгоряча, не подумав, что следовало спросить разрешения уМастера, но я уже говорил, что был неуправляемым учеником. Я не мог иначе.

В дом ворвался ветер. Съежившиеся фигуры вздрогнули инатянули на плечи густой мех. В пасти кирпичной печи ярко полыхнул огонь.

Я знал, что нужно обнажить голову, то есть снять капюшон,встать лицом к иконам и перекреститься. Но не смог.

Напротив, дабы не быть узнанным, я, закрывая дверь, еще нижеопустил капюшон на лицо. Я прислонился к двери, прикрываясь плащом почти досамых глаз. Возможно, они могли увидеть еще пару прядей моих рыжеватых волос.

– Почему Иван запил? – прошептал я на вернувшемся комне старом русском языке. – Иван был в городе самым сильным. Где он сейчас?

Мое вторжение породило в них настороженность и злобу. Пламяв печи затрещало и заплясало, пожирая свежий воздух. Иконы в красном углу тоже,казалось, сияли пламенем, но это было иное пламя – вечное. В мерцающем свете яясно видел лицо Христа, и мне почудилось, что он пристально смотрит прямо наменя.

Дядя поднялся и сунул гусли в руки маленького, незнакомогомне мальчика. Я увидел, что в полутьме сидят в своих кроватях дети, ихобращенные ко мне лица слегка поблескивали. Те же, кто оставался на свету, сгрудилисьтеснее и пытались рассмотреть мое лицо.

Я увидел свою мать, иссохшую, унылую, как будто с моментамоего исчезновения минули века. Она превратилась в настоящую старуху и сейчаснеподвижно застыла в углу, вцепившись в коврик, прикрывавший ее колени.Беззубая, дряхлая, с распухшими от работы суставами. Я всматривался в нее,пытаясь разгадать причины столь разительной перемены. Быть может, непосильныйтруд слишком быстро сводил ее в могилу?

На меня обрушилась лавина мыслей и слов. Кто ты, ночнойгость? Ангел? Дьявол? Ужас Тьмы? Я увидел, как поспешно они поднимают руки,осеняя себя крестным знамением. Но в потоке их мыслей я прочел ясный ответ насвой вопрос.

Кто не знает, что с того страшного дня в степи, когда он несмог остановить татарских разбойников, похитивших его любимого сына Андрея,Иван-охотник превратился в Ивана Кающегося, Ивана Пьяницу, Ивана Безумного?

Я закрыл глаза. То, что с ним случилось, хуже смерти! А ядаже ни разу не поинтересовался, ни разу не посмел помыслить о том, что он жив!Неужели меня недостаточно волновала его судьба, чтобы надеяться, что он непогиб, и чтобы задуматься о том, что ждет его в этом случае? По всей Венецииразбросаны лавки, где я мог бы набросать ему письмо, которое знаменитыевенецианские купцы затем довезли бы до какого-нибудь порта, а уже оттуда попрославленным ханским почтовым дорогам его доставили бы по назначению.

Маленький эгоист Андрей все это знал. Так кто мешал емунаписать, например, следующее:

«Родные мои, я жив, я счастлив, хотя никогда и не смогувернуться домой. Примите эти деньги. Я посылаю их для моих братьев, сестер иматери...»

Но, с другой стороны, откуда мне было знать? Прошлое дляменя превратилось в мучительный хаос.

Стоило ожить в памяти самой обычной картине, как онаперерастала в пытку.

Передо мной стоял мой дядя. Такой же здоровый, как мой отец,он был хорошо одет: в подпоясанную кожаную рубаху и валенки. Он спокойно, нострого посмотрел на меня.

– Кто вы и почему так врываетесь в наш дом? – спросилон. – Что за князь стоит перед нами? Вы принесли нам какие-то вести? Тогдаговорите, и мы простим вас за то, что вы сломали замок на нашей двери.

Я затаил дыхание. Мне не было нужды спрашивать их еще очем-либо. Я узнал, где можно найти Ивана Пьяницу: в кабаке, в компании рыбакови торговцев мехами – других закрытых помещений он не переносил, за исключениемеще разве что дома.