— Ты, как всегда, явилась издеваться?

— Нет, на этот раз пришла узнать о твоей внезапной дружбе сПупсом.

— Да не было никакой дружбы, — разочаровал меня Даня. —Виктор пришел, принес бутылку.

Глаза мои совершили попытку переместиться на затылок, но я имсделать это не дала.

— Бутылку?! — закричала я. — Даня, ты хочешь сказать, чтодва здоровых мужика потерялись во времени и пространстве из-за какой-тобутылки?

— Ну две, — вынужденно признался Даня. — Хотя Викторухватило бы и одной, но в тот день он меня удивил. Хлестал стаканами и непьянел.

— Ну-ка, ну-ка, — оживилась я. — Здесь, пожалуйста,поподробней. Как это хлестал стаканами? Я не сильна в арифметике, но по опытузнаю: две бутылки — это четыре стакана, ну от силы шесть. От такой дозы неотшибет у человека память. Признавайся, сколько было бутылок? Тамарке не скажу,не бойся.

Даня обреченно махнул рукой:

— Да что я их, считал? Пили и пили. Виктор даже шляпы неснимал. Торопился. И не помню, как он ушел. Очень он был расстроен.

Я насторожилась:

— Чем расстроен?

— А фиг его знает. Так толком и не сказал, на проблемыжаловался, на жену, на жизнь всякую. Я ничего не понял. Ты же знаешь Виктора,он не слишком любит распространяться, а тут разговорился и плел такую чушь,пуржил, не приведи господи.

— А в шляпе-то пил почему?

Даня пожал плечами:

— Уходить собирался. Все толковал: «Я на минутку, я наминутку», а просидели сколько, даже трудно сказать. Он-то трезвый ушел, даже непокачнулся, а я с трудом помню тот момент.

— Какой момент? — удивилась я.

— Ну, когда мы расстались.

— Все ясно, — резюмировала я, — кроме того, как могло такоепроизойти, чтобы наш Пупс, который никогда ничего не забывает, вдруг забыл свойкейс, да еще с квартальным отчетом?

Даня пожал плечами.

— Вот тут я уже ничего не помню, — признался он. — Да и не яего провожал.

— А кто?

— Домработница, конечно же.

— Зови ее сюда, — приказала я.

Слава богу, домработница все прекрасно помнила, надо былораньше ее позвать. Помнила она все, начиная от того момента, как Пупс вквартиру вошел и до момента его отбытия.

— Он действительно был не слишком пьян? — уточнила я.

— Был в твердой памяти и прекрасно держался на ногах, —заверила меня домработница.

Мы с Даней переглянулись. Еще бы, это совсем не похоже наПупса, пьянеющего от первой же рюмки.

— Даня, вы точно пили? — теряясь в догадках, спросила я. —Ты ничего не перепутал? Может, Пупс пропускал? Может, он филонил?

— Пили на равных, — засвидетельствовал Даня.

— И был он трезв? — обратилась я уже к домработнице.

— Трезв не трезв, но сильно пьяным не был, — стояла на своемона.

— А как же тогда Пупс забыл свой кейс?

Домработница усмехнулась и спокойненько так сообщила мне то,от чего я просто обалдела.

— Гость ничего и не забывал, — сказала она. — Я, провожаяего, вручила ему кейс прямо в руки, а он кейс мне вернул и сказал, мол, пустьпока останется здесь, мол, потом заберет при более подходящем случае.

Даня тупо уставился на меня. Похоже, для него это было открытием.

— При каком еще случае? — спросил он.

— При подходящем, — пояснила я.

— Так Витька что, не забывал, что ли, кейс? — прозрел Даня.

— Выходит, так, — подтвердила я и добавила. — Очень странноеповедение.

— Он вообще был очень странный, — оживилась домработница. —Я даже Тамаре Семеновне хотела звонить, чтобы узнать, пускать ли его в дом.

— Да что в нем было странного? — неожиданно рассердилсяДаня. — Мужик как мужик, обычный вид у него, пришел, две бутылки принес.

Домработница с осуждением посмотрела на Даню изаговорщически мне сообщила:

— Пришел в темных очках, хотя на улице было темно, и незнал, где здесь туалет, хотя утверждал, что в квартире не в первый раз.

Даня даже задохнулся от гнева.

— Да ничего здесь странного нет! — закричал он. — В очкахпришел, потому что ячмень был у него и глаз распух, а туалет где — забыл,потому что Тамарка здесь все на европейский лад перестроила. Я сам ничего ужездесь не найду. Скоро с путеводителем по собственной квартире ходить будуУслышав про ячмень, я судорожно начала соображать. Всю память перерыла, ноячменя там не нашла и бросилась звонить Розе.

— Роза, — спросила я, — был у Пупса ячмень?

— Ну-у, может, в детстве и был, — ответила она. — Я не знаю.

— Зачем мне его детство? — рассердилась я. — Вот сейчас,недавно, был ячмень у него?

— А ты как думаешь? — в свою очередь рассердилась Роза. —Что за глупый вопрос? У меня фингалы, это могу подтвердить, а ты Пупса видишькаждый день, вот и скажи: был у него ячмень или нет? Сколько живу с ним, такогоне помню. Чирь на заднице был, а ячмень — никогда.

— И я так думала, — согласилась я с Розой.

— Не было у Пупса никакого ячменя, — сказала я Дане, кладятелефонную трубку.

— А зачем же тогда он нацепил темные очки?

— Вот этого не знаю, — ответила я, собираясь идти домой.

Не успела и шагу сделать, как зазвонил телефон.

Домработница рефлекторно кинулась к аппарату, но Даня ееопередил.

— Да, — гордо сказал он, — я поел, — и положил трубку.

— Кто это был? — спросила я.

— Тамара, — невинно сообщил Даня.

— Так почему же ты положил трубку? — возмутилась я. — Почемуне дал ее мне?

— Распоряжения не поступало, — пожал плечами Даня. — И ты несобиралась с ней говорить.

— Нам всегда есть о чем поговорить! — рявкнула я,направляясь к телефону.

Однако Тамара опередила меня, позвонив на мобильный.

— Мама, где тебя носит? — с ходу возмутилась она. — Тыневозможная!

— А в чем, собственно, дело? — поинтересовалась я. — Что запереполох?

Тамара и не подумала отвечать на мои вопросы. Она хотелазадавать свои.