Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Заповедей?
– Человечиков. Преступивших. Их не зря называют преступниками.
Она хмуро смотрела, не вылезая из-под одеяла, как я поднялся и быстро влез в джинсы, обулся и начал зашнуровывать кроссовки.
– Отбываешь?
– Работа, – сказал я со вздохом. – Надо улучшать мир!.. А во время войны и доктора наук берут в руки автоматы.
Она спросила тихо:
– У нас война?
– Последний и решительный бой, – ответил я. – С Интернационалом воспрянет род людской. Так раньше назывался глобализм, не знала? Только суровый и решительный, не то, что нынешнее племя.
Она посмотрела на меня исподлобья.
– Напарник не нужен?
Чувствуется, что не просто вырвалось, а вопрос постепенно созревал, как тесто на пару, сейчас уже вылезает из-под крышки, я был к нему готов, потому ответил, не задумываясь:
– Нет, не нужен. Справляюсь. Но если хочешь…
Она сказала пылко:
– Хочу!
Я уточнил, так надо, потом передумывать поздно:
– Уверена?
Она отбросила одеяло, соскочила на пол, обнаженная и решительная, с горящими глазами и красиво очерченной грудью с ярко-красными вытянутыми кончиками.
Я насмешливо наблюдал, как она одевается торопливо и с нашей точки зрения бестолково, даже в рубашку всовывает чисто по-женски голову, а потом долго барахтается там, пытаясь попасть в рукава, в то время как мы, люди, сперва просовываем руки в рукава, быстро оглядываемся по сторонам, это чтоб никто не подкрался и не ударил дубиной, потом одним молниеносным движением продеваем голову в ворот и сразу же снова видим все вокруг, а врага заметим издали.
Наконец кроссовки, я сказал мирно:
– Вот теперь можно и кофе. А что? Его много не бывает.
Она спросила чуточку разочаровано:
– А твое… задание?
– Пусть стемнеет больше, – пояснил я. – Прокатимся мирно и тихо, любуясь ночным городом.
Она взглянула исподлобья.
– А ты… любуешься?
Я ответил уклончиво:
– Думаю, большинство говорят то, что принято. А на самом деле, как можно любоваться тем, что видел уже сто раз?.. В новой математической формуле изящества и прекрасности больше, чем во всех египетских версалях мира.
Она взглянула недовольно, насчет математики явно не согласна, но насчет любования городом, похоже, я влупил в яблочко. Иногда в самом деле как бы ничо так, остальное время просто брешешь, любоваться принято, иначе как бы не совсем светлый и наполненный культуркой.
Бифштексы она жарила быстро и умело, я устроился на кухне и, включив телевизор на стене, быстро пробежался по новостным каналам.
Она дважды оглянулась от плиты, спросила с недоверием:
– Успеваешь усваивать?
Я усмехнулся, мог бы и в миллион раз быстрее, но в мире черепах и я черепаха, ответил мирно:
– Дык ничего серьезного. Не буду же я до конца смотреть на главном канале, с кем Катя Букина спала вчера и с кем спит сегодня, и почему надела юбку в клеточку.
Она вздохнула.
– Никто это не навязывает простому народу! Что люди хотят смотреть, то им и показывают. На Первом канале футбол, на Втором повтор матчей ММА… Народ доволен. А вот ты…
Я спросил с любопытством:
– А что со мной? Знаю очень многих с таким отношением к будущему. Ты слыхала о такой науке, как пенология? Зря ее стали забывать, потому в мире и такое всякое непотребное.
Она взглянула вдруг очень серьезно, даже голос изменился, когда произнесла почти шепотом:
– Ты ученый… а сейчас в вашем мире непонятно что творится.
– Ты о чем?
– Вообще о науке, – сказала она. – Верно, все ускорилось, не успеваем… То дети от трех родителей, то печень прямо в теле на замену старой, то старую кровь омолаживают так, что человек перестает седеть, даже морщинки разглаживаются…
– Да, – согласился я, – это важно, чтобы морщинки.
– Не язви, – сказала она сердито. – В тебе тоже что-то не совсем… Слишком правильный! А человек должен быть хоть наполовину свиньей. В идеале на треть. Но совсем без свинства уже не человек. Особенно мужчина.
– Ждешь, что захрюкаю?
– Ты хрюкаешь, – ответила она серьезно. – Но иногда чудится, что прикидываешься. И что без хрюканья тебе проще.
– Серьезно?
Она кивнула и продолжила тем же серьезным голосом:
– Сейчас закон спохватился, начал запрещать всякие несанкционированные властью эксперименты… Нельзя развивать ИИ, вторгаться в гены, проводить опыты с нервной тканью человека, что-то еще, не вспомню…
– Правильное решение, – сказал я.
Она взглянула с вопросом в глазах.
– Да?.. А то мне кажется, ты из этих… биохакеров. Хоть вроде бы в белой шляпе, как уверяет Марго, но мне кажется, твоя шляпа больше серая, а иногда чернее черной ночи.
Я сказал мирно:
– Доверяй подруге.
Она перевернула шипящее и брызгающее каплями сока мясо на сковородке, покачала головой, не поворачиваясь ко мне.
– Знал бы ты, как она часто ошибалась!
– А ты? – спросил я.
Она чуть повернула голову, на ее красиво очерченных губах на миг мелькнула грустная улыбка.
– Вроде бы ни разу… по-крупному. Потому у меня нет и даже не было бойфренда.
– И как?
Она повела плечом.
– Терпимо. Иногда одалживала у Маргариты. Хотя нет, не одалживала, просто чисто для секса. Это как иногда беру ее шляпку на вечер.
– А Маргарита?
Она посмотрела с некоторым удивлением.
– А что Маргарита? Так мы чаще видимся. Когда мужчина один на двоих, даже удобнее. Но я редко одобряла ее выбор. Это сейчас ты заинтересовал нас обеих. Ее – безупречностью манер, так она сказала, а меня загадочностью.
Я уточнил с некоторым смущением:
– Значит, мне тоже предстоит…
Я замялся, подбирая слово, она договорила ясным голосом и глядя мне в глаза:
– Предстоит.
Я пробормотал вяло и отводя трусливо взгляд:
– Ну… не скажу, что буду так уж отбиваться… Две такие красивые женщины!
Она продолжала смотреть мне в глаза, голос прозвучал ровно и чуточку безжизненно:
– Не будешь. Биология возьмет верх и докажет, что так надо. Ты и сейчас смотришь и уже видишь, как вдуваешь мне по самые гланды.
– Ну, – сказал я трусливо, – я совсем не ту картинку представил…
– А какую? Входишь ко мне через заднюю дверь? Тоже вэлкам, у меня, как я уже сказала, анус влажный и жаркий, ты еще не проверил. Скажи, а папиллярные линии меняешь зачем? Не спрашиваю как, это дело ваших технарей, но зачем?
Глава 8
Она снова повернулась к шипящим на сковородке ломтям мяса, но только затем, чтобы не смущать меня пристальным взглядом, словно такое меня смутит.
Я покровительственно улыбнулся, все-таки всего лишь женщина из костей и мяса, умница, но выше головы не