– Кроме того, – продолжал Тубланк, – когда мыубьем этого типа, нам не будет нужды прятаться где-нибудь ближайшие полгода,потому что никто не станет за нами гоняться или нас разыскивать? Никто ненапустит на нас выпивох или любителей заработать наградные? Мы не станемобъектами родовой вражды либо кровной мести? Иначе говоря, милсдарь Риенс, нампредстоит замочить для вас обыкновеннейшего, ничем не примечательного, не имеющегоникакого веса фраера?

Мужчина со шрамом не ответил. Тубланк глянул на неподвижносидевших на скамейке братьев. Рицци, Флавиус и Лодовико, как всегда, молчали. Вэтой троице на их долю приходилась работа, а разговоры разговаривать было деломТубланка. Потому что только Тубланк посещал в свое время храмовую школу. Убивалон ничуть не хуже братьев, но сверх того еще умел читать и писать. Ну и молотьязыком.

– И вот, чтобы убить такую серь, милсдарь Риенс, вынанимаете не первого попавшегося портового пьянчужку, а нас, братьев Мишеле? Засто новиградских крон?

– Ваша обычная ставка, – процедил мужчина срубцом. – Верно?

– Неверно, – холодно возразил Тубланк. – Мыпромышляем не тем, что замачиваем обычных фраеров. А коли уж беремся… МилсдарьРиенс, гусь, которого вам желательно видеть трупом, обойдется вам в двести.Двести честных, блестящих крон с вычеканенной меткой новиградского монетногодвора. Знаете почему? Потому что в этом дельце имеется запашок, милостивыйгосударь. Не говорите мне, какой именно, обойдемся. Но за него надо заплатить.Двести, я сказал. Ну по рукам, и можете считать, что ваш… дружок испекся. Нехотите – ищите кого другого.

В воняющем гнилью и прокисшим вином подвале повисла тишина.По глиняному полу, быстро перебирая лапками, бежал таракан. Флавиус Мишеле стреском растоптал его молниеносным движением ноги, почти не изменив позы исовершенно не изменив выражения лица.

– Согласен, – сказал Риенс. – Получитедвести. Пошли.

Тубланк Мишеле, с пятнадцати лет промышляющий убийствами,ничем не выдал удивления. Он не надеялся выторговать больше ста двадцати, нуста пятидесяти. И тут сообразил, что низковато оценил сочившийся от этогодельца «запашок».

* * *

Знахарь Мырман очнулся на полу собственного дома. Он лежална спине, спеленутый, как баран. Сильно болел затылок. Он помнил, что, падая,ударился головой о дверной косяк. Болел висок, по которому его стукнули.Пошевелиться он не мог, потому что на грудь тяжело и безжалостно давил высокий,застегнутый на крючки ботинок. Знахарь, щурясь, глянул вверх. Ботинокпринадлежал высокому мужчине с белыми, как молоко, волосами. Лица Мырман невидел, оно скрывалось во мраке, которого не пробивал стоявший на столе фонарь.

– Не отнимайте жизнь… – простонал Мырман. –Пощадите ради богов… Деньги отдам… Все отдам… Покажу, где спрятаны…

– Где Риенс, Мырман?

При звуке этого голоса знахарь затрясся. Он был не изпугливых, и его мало чем можно было пронять, но в голосе беловолосого было всето немногое, что пронять могло. И нечто большее.

Нечеловеческим усилием воли знахарь переборол страх,ползающий по внутренностям отвратным слизняком.

– А? – Он прикинулся изумленным. – Что? Кто?Как вы сказали?

Мужчина наклонился, и теперь Мырман увидел его лицо. Увиделглаза. И желудок ушел у него аж до прямой кишки.

– Не крути, Мырман, не верти хвостом, – послышалсяиз тени знакомый голос Шани, медички из Академии. – Когда я была у тебятри дня назад, то здесь, на этом вот табурете, за этим самым столом сиделсубъект в плаще, подбитом ондатрой. Он пил вино, а ведь ты никогда никого неугощаешь, только самых близких друзей. Он подъезжал ко мне, нагло уговаривалпойти потанцевать в «Три Звоночка». И даже задумал было лапаться. Пришлось датьпо рукам. А ты сказал: «Оставь ее, милсдарь Риенс, не пугай. Мне с академичкаминадо жить в мире и крутить интересы». И вы оба хохотали, ты и твой милсдарьРиенс с ошпаренной мордой. Так что не разыгрывай идиота, потому что эти люди неглупее тебя. Давай выкладывай, пока вежливо просят.

«Ах ты, шклярка заумная, – подумал знахарь. – Ахты, гадина предательская, ты, харя рыжая, уж я тебя найду, уж я тебе отплачу…Только бы выбраться из этой истории…»

– Какой Риенс? – заныл он, извиваясь и тщетнопытаясь высвободиться из-под давящего на грудину башмака. – И откуда мнезнать, кто он и где он? Мало ли кто сюда приходит, всякие разные, так что же я…

Беловолосый наклонился еще больше, медленно вытащил кинжализ-за голенища второго ботинка, а первым сильнее нажал на грудь знахаря.

– Мырман, – сказал он тихо. – Хочешь, верь,хочешь, не верь. Но если ты сейчас же не скажешь, где находится Риенс… Еслинемедленно не раскроешь, как связываешься с ним… то я тебя по кусочкам скормлюугрям в канале. Начну с ушей.

В голосе беловолосого было нечто такое, что заставилознахаря тут же поверить каждому его слову. Он глядел на клинок и знал, что онострее тех ножей, которыми сам вскрывал язвы и чирьи. Его так затрясло, чтоупирающийся в грудь ботинок стал нервно подпрыгивать. Но он молчал. Вынужденбыл молчать. Пока что. Потому что если Риенс вернется и спросит, почему он еговыдал, Мырману придется показать почему. «Одно ухо, – подумал он, –одно ухо я должен выдержать. Потом скажу…»

– Зачем терять время и пачкаться кровью? –неожиданно послышался из мрака мягкий женский альт. – Зачем рисковать?Ведь он начнет крутить и врать. Позвольте мне применить свои методы. Заговориттак быстро, что искусает себе язык. Придержите-ка его.

Знахарь взвыл и дернулся в путах, но белоголовый прижал егоколеном к полу, схватил за волосы и вывернул голову. Рядом кто-то опустился наколени. Мырман почувствовал запах духов и мокрых птичьих перьев, ощутилприкосновение пальцев к виску. Хотел крикнуть, но горло ему перехватил ужас, ион сумел только пискнуть.

– Ты уже намерен кричать? – по-кошачьемузамурлыкал мягкий альт у самого его уха. – Рановато, Мырман, рановато. Яеще не начинала. Но сейчас начну. Если эволюция создала в твоем мозгукакие-нибудь извилины, то я их сейчас тебе немного углублю. Вот тогда ты узнаешь,как можно кричать.