Она остановилась, попыталась вырваться, но рука Йеннифэр неподдавалась, а сильно и неумолимо тащила ее вперед. И Цири наконец поняла, чтоее предали, обманули, продали. Что все время с первой встречи, с самого начала,с первого дня она была лишь марионеткой, куклой на ниточках. Она дернуласьсильнее, вырвалась из рук Йеннифэр. Мрак заколебался словно дым, шепотки втемноте неожиданно оборвались. Чародейка сделала шаг вперед, остановилась,повернулась, взглянула на нее.

Если боишься, вернись.

Эти двери открывать нельзя. Ты об этом знаешь.

Знаю.

И все-таки ведешь меня туда.

Если боишься – вернись. Есть еще время вернуться. Еще непоздно.

А ты?

Мне уже поздно.

Цири осмотрелась. Сквозь всеобъемлющий мрак она виделадвери, и те, которые они только что миновали, и те, что уже остались далекопозади. И оттуда, издалека, из тьмы, услышала…

Цокот подков. Скрежет черных доспехов. И шум крыльев хищнойптицы. И голос. Тихий, пронизывающий мозг голос…

Ты ошиблась. Ты перепутала небо со звездами, отраженныминочью в поверхности пруда.

Она проснулась. Резко подняла голову, сбросила примочку,свежую – примочка была мокрой и холодной. Ее заливал пот, в висках опятьзвенела и билась тупая боль. Йеннифэр сидела рядом на кровати, отвернувшисьтак, что Цири не видела ее лица. Видела только бурю черных волос.

– Я видела сон… – шепнула Цири. – В этом сне…

– Знаю, – сказала чародейка странным, не своимголосом. – Поэтому я здесь. Рядом с тобой.

За окном, во тьме, дождь шумел в листве деревьев.

– А, черт, – проворчал Лютик, отряхивая воду снамокших под дождем полей шляпы. – Не дом – крепость. Чего этот знахарьбоится, раз так огородился?

Лодки и баржи, пришвартованные к набережной, ленивопокачивались на морщинистой от дождя воде, сталкивались с тихим стуком,скрипели, позвякивая цепями.

– Портовый район, – пояснила Шани. – Тутполно бандюг и подонков – и местных и пришлых. К Мырману ходит множество людей,приносят деньги… Все об этом знают. Как и о том, что живет он один. Вот он ибережется. Удивляетесь?

– Ничуть. – Геральт взглянул на постройки,возведенные на вбитых в дно канала сваях саженях в пяти от набережной. –Думаю, как попасть на этот остров. В его надводную хатку. Вероятно, придетсявтихую позаимствовать одну из лодок…

– Нет нужды, – сказала медичка. – Тамподъемный мостик.

– А как ты уговоришь знахаря опустить его? К тому жетам еще и двери, а тарана мы не прихватили…

– Предоставьте это мне.

Большая серая сова беззвучно опустилась на перила помоста,тряхнула крыльями, встопорщилась и обратилась в Филиппу Эйльхарт, столь жевстопорщенную и мокрую.

– Я-то что тут делаю? – раздраженно пробормоталачародейка. – Я-то что тут с вами делаю, черт меня побери? Балансирую намокрой палке. И на грани государственной измены. Если Дийкстра узнает, что явам помогаю… Вдобавок ко всему еще и моросит! Не люблю летать в дождь. Этоздесь? Это, что ли, дом Мырмана?

– Да, – подтвердил Геральт. – Послушай, Шани.Давай попробуем…

Они сбились в плотную кучку и начали шептаться, невидимые вотьме под камышовым навесом. Из таверны на противоположной стороне канала упалана воду полоса света. Послышалось пение, смех и крики. На набережную вывалилисьтрое плотогонов. Двое ругались, дергая и толкая друг друга, без устали повторяяодни и те же проклятия. Третий, опершись о столб, отливал в канал, фальшивонасвистывая.

Донг!– металлически звякнула железная тарелка,подвешенная к столбику на помосте. Донг!

Знахарь Мырман отворил оконце и выглянул. Фонарь в рукетолько слепил его, он его отставил.

– Кой черт там звонит ночью? – рявкнул он. –Стукни себя по пустому лбу, засранец, бандюга, ежели тебе приспичило стучать!Вон, пошли прочь, пьянь сволочная! А ну быстро! Тут у меня самострел натянут!Кому там не терпится получить шесть вершков стрелы в задницу?

– Господин Мырман! Это я, Шани!

– Что? – Знахарь высунулся сильнее. – МазельШани? Сейчас? Ночью? С чего бы это?

– Опустите мостик, господин Мырман! Я принесла, что выпросили!

– Именно теперь, в темень? Не могли днем, мазель?

– Днем слишком много глаз. – Худощавая фигурка взеленом плаще замаячила на помосте. – Если увидят, что я вам ношу, менявыкинут из Академии. Опустите мостик, я не хочу стоять под дождем, у менятуфельки промокли.

– Вы не одна, мазель? – подозрительно бросилзнахарь. – Обычно приходите одна. Кто там с вами еще?

– Друг. Как и я – жак. Одной, что ли, мне тащитьсяночью в ваш заразный район? Мне что, невинность не дорога, или как? Пуститеменя наконец, черт побери!

Бормоча себе под нос, Мырман освободил собачку воротка,мостик, со скрипом опустившись, стукнул о доски помоста. Знахарь прошел кдвери, отодвинул засов. Не убирая заряженного арбалета, осторожно выглянул.

Он не заметил метящего в висок кулака в черной, утыканнойсеребряными набивками перчатке. Зато, хоть ночь и была темной, безлунной, анебо – затянуто тучами, вдруг увидел десятки тысяч ослепительно ярких звезд.

Тубланк Мишеле еще раз провел бруском по острию меча. Виднобыло, что это действие поглощает его без остатка.

– Итак, мы должны для вас убить человека. – Онотложил брусок, протер рукоять кусочком намазанной жиром кроличьей шкурки икритически осмотрел лезвие. – Обычного человека, который шлендается водиночку по улицам Оксенфурта, без гвардии, без эскорта, без телохранителей.Даже без слуг. И чтобы его прикончить, нам не надо будет ни в храмы врываться,ни в ратуши, замки или гарнизонную крепость… Так, милсдарь Риенс? Я верно васпонял?

Мужчина с лицом, изуродованным рубцом, оставшимся послеожога, утвердительно кивнул, слегка прищурив темные влажные глаза с неприятнымвыражением.