– Живые люди с необычной судьбой, с их героическим прошлым, – ухмыльнулся в ответ Шмелев. – Но сначала, уважаемый Филипп Максимович, удовлетворите мое любопытство. Я специально оставил на десерт вот это чудо, на рояле. Откуда оно? Кто его создавал? Я первый раз вижу подобное!

Саблин усмехнулся и, уже наслаждаясь предстоящим эффектом, поднял глаза к потолку. – Представь себе, я купил ее у одной старушки за пятерку. Здесь было четыре слоя всякой мазни, Я сам ее реставрировал, я немного в этом смыслю. Да видит Бог, – указал он на икону, – я сделал все, что мог! Знаешь, сколько ей лет? Это Византия, одиннадцатый век! Она попала в Летопись.

Шмелев с недоверием вгляделся в лицо младенца в желтом круге, и ему показалось, что на глазах у него слезинки, самые настоящие, живые слезинки. Виктор закрыл глаза, тряхнул головой, но слезинки не исчезли. Это его поразило, а Саблин сказал:

– Слезинки ненастоящие, их сотворил художник, – непонятно каким образом он угадал, что Виктор сосредоточил свое внимание на лице младенца. Позднее он будет еще не раз вспоминать эти минуты и поражаться прозорливости хозяина.

– В Летописи сказано, что поганый половец, ворвавшись в храм, метнул копье и пронзил им икону. Видите возле правого уха Христа темное небольшое пятно? Там было отверстие, рваное отверстие. В одиннадцатом веке икона пропала, и почти девятьсот лет о ней никто ничего не знал. Я ее нашел и оживил! Я! – в его словах прозвучала такая гордость за свое «я», что Виктор невольно покосился на хозяина и поразился его преобразившемуся лицу. Оно было ему недоступно и непонятно, словно он здесь не присутствовал, а где-то был там, возможно в Византии, и видел того поганого половца, что осквернил христианскую святыню.

Шмелев смотрел на икону, и противоречивые чувства боролись в нем: он не мог понять, что человек, владея таким редким экспонатом, – он мысленно не мог сразу подобрать нужного слова – как «скупой рыцарь» сидит, обхватив его, и, владея им единолично, даже не проявляет желания дать возможность людям увидеть это чудо. С другой стороны, Виктор видел в этой иконе огромную материальную ценность, которую даже не мог себе представить. Оттого у него прокрадывался в душу холодок страха, что этот шедевр может быть когда-нибудь куда-нибудь продан и исчезнет, как исчезли сотни шедевров во время революции. Его мысли еще не оформились, а Саблин уже их прочитал, перевел и дал на них ответ:

– Я носил ее патриарху, он предложил мне за нее баснословную сумму. Меня даже боялись одного отпускать. Потом патриарх распорядился дать мне машину и отвезти домой. Он так опасался, чтобы с ней чего не случилось. А я просто хотел узнать, не ошибся ли, что она из Византийского храма. А чего это ты так официально со мной и по имени отчеству?

Виктор с трудом оторвался от своих мыслей и, стряхнув эмоции, спустился на землю. Он, наконец, вспомнил, для чего пришел в этот дом. – Давайте вернемся к нашим баранам! – предложил он, усаживаясь в кресло. – Я слышал, что вас приговаривали к смертной казни? Такая судьба у… тебя, ладно, буду на «ты» и как в Сочи – Макс.

– Да, было дело, хотели повесить, – просто, без рисовки ответил Саблин. – Ты мне вот что скажи, – перешел он на другую тему. – Ты обедал сегодня?

Виктор качнул отрицательно головой, что могло означать и «нет» и «это сейчас неважно», но счел нужным пояснить:

– Холостяк. Все некогда. Потом пойду в Домжур.

Саблину стало весело, перегнувшись через кресло назад, он крикнул:

– Юленька!

Женщина появилась почти сразу, в переднике с полотенцем в руках, и с приветливой улыбкой на красивых, слегка полноватых губах.

– Как у нас с обедом? Виктор согласился с нами пообедать, – сказал он так, словно ему пришлось с большим трудом и упорством уговаривать гостя не отказать в любезности и осчастливить хозяев, съев у них обед.

Перешли в просторную, отделенную от коридора стеклянной перегородкой из толстого зеленого стекла, кухню. На столе уже стоял хрусталь, лежало столовое серебро и закуски. Одна стена здесь была украшена иконами и «кукушкой». Как вполне естественное воспринял Шмелев и стол, и скамейки светлого дерева, и палас на полу. Ему были интересны только иконы.

– Ты извини, что принимаем тебя на кухне, – улыбнулся Саблин, усаживаясь на скамью.

– Здесь мы чувствуем себя уютнее, – сказала Юля голосом мягким, грудным.

«Возможно, поет или пела», – подумал Виктор, с удовольствием разглядывая ее нежное, приятное лицо. – «Лет на двадцать моложе, но пара хорошая». А вслух сказал:

– Какие могут быть церемонии? Я и дома себя чувствую уютнее на кухне. Даже работаю там.

– Кухня – это у нас социальная проблема, – заметил Саблин и, открыв холодильник, извлек оттуда бутылку «Столичной».

– Социальная, несоциальная, а предмет, достойный внимания. Социологи утверждают, что большее время пребывания дома люди проводят на кухне, – дополнил Шмелев.

Хозяин налил водку, взял свою рюмку и кивнул Шмелеву, побуждая сделать тоже. – Давай с тобой. Юля на режиме, она нам не компания. Так за что же мы выпьем, Виктóр? – снова с французским ударением назвал он гостя.

«Может быть и хорошо, что выпью с ним. Побольше расскажет», – оправдал свою выпивку Шмелев, не подозревая, как он оказался близок к истине, начиная свое интервью с зеленого змия.

* * *

Встал Виктор поздно, пошел на кухню, достал из холодильника бутылку кефира и за один прием выпил ее всю. Вчера ради дела он не стал отказываться от водки и не заметил, как они вдвоем выпили всю бутылку. Ели, разговаривали о разных пустяках. Юля помалкивала и загадочно улыбалась, показывая великолепные, как кораллы, зубы, до того великолепные, что Виктор даже не поверил, что они у нее собственные. Наконец, когда с водкой и едой было покончено, и оба захмелели, а хозяин даже не заметил, что галстук на нем сидит не так безупречно, Юля предложила им перейти в гостиную.

– Я вам туда подам кофе, – сказала она и испытующе, долгим взглядом посмотрела на мужа. Он слегка подмигнул ей, что должно было означать, вероятно: «Все о'кей!».

В гостиной Саблин уселся в свое, видно любимое им, кресло и произнес:

– Виктор, я готов, пытай! Давай-ка я сам начну с Киева…

…Виктор сходил на кухню, взял кейс, вытащил оттуда портативный диктофон и щелкнул клавишей. Запись была хорошей и чистой, даже было слышно, как текла вода на кухне, когда хозяйка мыла посуду.

«Понятие силы духа у меня было всегда связано с личностью, только настоящие личности обладают сильным духом». – Это же я такой умник! – засмеялся Виктор. –