Тень от ясеня становилась все длиннее. Первым это заметилТедди и поинтересовался у меня, который час. С удивлением я увидел, что ужечетверть третьего.

– Кому-то нужно отправляться за едой, – сказал Верн. –Свалка открывается в четыре, а мне бы не хотелось повстречаться с Чоппером иМайло.

С этим согласился даже Тедди. На старого, тощего Майло емубыло, конечно, наплевать, но вот при одном упоминании Чоппера у любого пацанаиз Касл-Рока душа уходила в пятки.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Держите по монете.

Четыре монетки блеснули на солнце, прежде чем упасть каждомуна ладонь. Два орла и две решки… Мы опять подбросили монеты – на сей раз всечетыре выпали решкой.

– О Господи, вот это уже погано, – выдохнул Верн.

Что погано, мы и без него знали: четыре решки, иначе говоря«луна», предвещали что-то крайне неприятное. Какое-то несчастье.

– Бросьте, это ровным счетом ничего не значит, – заявилКрис. -Давайте еще раз.

– Нет, дружище, – с убежденностью заговорил Верн, – «луна»означает, что худо дело. Помните историю с Клинтом Брейкеном и его приятелями?Билли рассказал мне, что, прежде чем сесть в тачку, они кинули монетки – ктопобежит за пивом, – и выпала как раз «луна». И что от них осталось? Все четверовсмятку! Нет, мужики, ей-богу, мне это не нравится.

– Да кто поверит в эту чепуху? – нетерпеливо заворчал Тедди.– Все это байки, Верн, для маленьких детей. Давай, кидай монетку.

Верн, с очевидной неохотой, кинул монету, а за ним иостальные. На этот раз им, всем троим, выпала решка, а на моем пятаке сиялпрофиль Томаса Джефферсона. Внезапно мне стало по-настоящему страшно: как будтосама судьба предвещала нам несчастье уже вторично. Или, по крайней мере, имтроим. На память вдруг пришли слова Криса: «В руке остается лишь клок еговолос, а Тедди с воплем падает и падает… Кошмар, правда?»

Три решки, один орел…

Раздался безумный хохот Тедди, и тут же ощущение страха уменя прошло. Тедди со смехом указывал на меня пальцем. В ответ япродемонстрировал ему фигу.

– Чего ты ржешь, как сивый мерин после случки?

– Гы-ы-ы, Горди… – надрывался Тедди, – давай, чеши-ка заедой, засранец скребанный…

Я и не возражал: после такого отдыха пройтись до магазинчика«Флорида» мне казалось плевым делом.

– Это тебя так матушка твоя зовет? – поддел я Тедди.

– Гы-ы-ы, – не унимался он, – Лашансу явно не везет вазартных играх…

– Давай, Горди, – сказал Крис. – Мы будем тебя ждать ужелезки.

– Не вздумайте меня бросить, – предупредил их я.

Теперь уж засмеялся Верн:

– Куда ж мы без тебя, Горди? Да еще на пустой желудок…

– Вот с этого и начинал бы.

Я снова показал кукиш, на этот раз не только Тедди, и,повернувшись, отправился в путь. Они все еще ржали мне вслед. Теперь, вспоминаяпрожитое, я вижу, что лучших друзей, чем тогда, когда мне было всегодвенадцать, я больше уже в своей жизни не встречал. Интересно, только ли сомной так получилось?

Недаром говорят: «на вкус, на цвет товарища нет», и слово«лето», понятное дело, вызовет у вас совершенно иные ассоциации, нежели у меня.Услыхав его, я непременно вспоминаю себя бегущим в кедах по девяностоградуснойжаре к магазинчику «Флорида», позвякивая мелочью в кармане. Еще при этом словев памяти моей встает железнодорожная колея, уходящая вдаль, к горизонту,сверкающие на солнце рельсы, такие ослепительные, что я продолжаю видеть их ипри зажмуренных глазах, только тогда они меняют цвет, становясь из белыхголубыми.

Помимо нашей экспедиции к реке на поиски тела несчастногоРея Брауэра, воспоминание о лете 1960 года будит у меня и ряд другихассоциаций. Так, в голове почему-то непременно возникают одни и те же мелочи:«Неслышно приблизься ко мне» в исполнении «Флитвудз», «Дорогая Сузи» РобинаЛюка и «Бегом к дому» Литл Энтони. Были ли именно эти песенки суперхитамисезона? И да, и нет, хотя, скорее всего, были. Долгими багряными вечерами тоголета их крутили по радио ежедневно по несколько раз, вперемежку с бейсбольнымирепортажами. Бейсбол стал тогда частью моей жизни. Я тогда внезапно осознал,что бейсбольные «звезды», по крайней мере некоторые из них, в чем-то мне оченьблизки. Произошло это после появления на первых страницах газет сообщения обавтокатастрофе, в которую попал знаменитый Рой Кампанелла: он не погиб, однаконавсегда остался прикованным к креслу-каталке. Такое же ощущение посетило менявновь совсем недавно, когда, садясь за пишущую машинку, я услыхал по радио огибели Тармена Мансона при неудачной посадке самолета.

Еще тем летом мы довольно часто бегали в кино (тогостаренького кинотеатра под названием «Жемчужина» теперь в Касл-Роке уже нет).Больше всего я любил смотреть научно-фантастические картины, вроде «Гога» сРичардом Иганом в главной роли, вестерны с Эди Мэрфи (Тедди прямо-такибоготворил Эди Мэрфи и по меньшей мере трижды пересмотрел все фильмы с егоучастием), а также ленты про войну, особенно с Джоном Уэйном. Ну и, конечно, унас были разнообразные игры: те же карты, бейсбол, «расшибалочка» на деньги – обычныемальчишеские забавы. Все это было, однако теперь, когда я, тупо уставясь наклавиатуру машинки, вспоминаю то безумно жаркое лето, перед глазами встает лишьодна картина: потный Гордон Лашанс в кроссовках и джинсах, бегущий, звенямелочью, по пыльной дороге к магазинчику «Флорида».

Хозяин магазина по имени Джордж Дассет сложил в пакет трифунта гамбургеров, четыре бутылки «кока-коли» и открывалку за два цента. Этобыл громадных размеров мужчина с накачанным пивом брюхом, выпиравшим из-подбелой футболки на манер надутого ветром паруса. Как только я появился в егозаведении, он, посасывая зубочистку и опершись толстыми, как сардельки,пальцами о прилавок, принялся наблюдать, не сопру ли я чего, и заговорил лишькогда стал взвешивать гамбургеры:

– А я, кажется, знаю тебя, парень. Ты – брат Денни Лашанса,так?

При этих словах зубочистка перекочевала из одного уголка егорта в другой. Он, пыхтя, достал из-под прилавка бутылку содовой и открыл ее.

– Совершенно верно, сэр, вот только Денни…

– Я знаю. Печальная история, малыш. Как говорится в Библии,«и в расцвете лет помни, человек, что ты смертен». Вот так, малыш… Знаешь, уменя брат погиб в Корее. Тебе когда-нибудь говорили, как ты похож на Денни?Да-да, ну, просто копия брата…

– Да, сэр, говорили, – соврал я.

– Я ведь отлично помню, каким он классным былполузащитником. Вот это игрок, Бог ты мой! Ты тогда был слишком мал и вряд личто-то запомнил… Он уставился поверх меня куда-то в пространство, словно передего глазами возникло вдруг видение моего брата.