Устраивал Теляковскому нервные встряски и Федор Шаляпин, который также проделывал самовольные вылазки на периферию за очень крупные гонорары, и, кроме того, затребовал себе такой оклад в Большом театре, что у Теляковского глаза на лоб полезли.

– Сорок тысяч годовых и не меньше! – красиво встав в позу, заявил тридцатилетний гений. – А также звание «солист» и наградные золотые часы с орлом и бриллиантами в подарок от императора. А иначе… вы же понимаете?.. Я вообще подам заявление об уходе.

На спектакли с участием Шаляпина билетов никогда не было ни в Москве, где он жил и числился в труппе Большого театра, ни в Петербурге, куда его часто привозила на гастроли дирекция. Даже на репетиции продавали места, и публика моментально скупала все. Он был кумиром всех поколений. Билеты стоили дорого, но сколько бы они ни стоили, перекупщики умудрялись продавать ещё дороже. Пришлось Теляковскому просить у Министра Двора всё, что требовал великий певец. Он был действительно уникум, гений, и терять такого артиста дирекция не могла. Но Теляковскому удалось пробить ему только тридцать восемь тысяч рублей годовых, часы с орлом и бриллиантами, а вот звание «солиста» ему не дали из-за великого князя Сергея Михайловича, к мнению которого император очень прислушивался.

– Пусть сначала уймет свой безудержный нрав в трактирных пьяных выходках, а также прекратит якшаться с подозрительными типами и, главным образом, с Горьким, – заявил великий князь на заседании Министерства, где в присутствии государя решался этот вопрос.

Несмотря на то что звание солиста Шаляпин так и не получил, заявление об уходе он не подал.

– Ладно, подожду до следующего сезона. Но там уж доведите всё-таки мой гонорар до сорока тысяч и побеспокойтесь о получении звания солиста. А иначе… вы же понимаете?.. – сказал он и вдруг взял своим мощным басом ноту «ля», да так, что люстра в кабинете Теляковского закачалась.

Грозили-то уйти многие, а в кабинете с прошением об увольнении появилась, как и обещала, одна Кшесинская. Как сказала, так и сделала! Он не поверил в такое своё счастье! Для приличия сделал вид, что очень расстроен, но, боясь, а вдруг она передумает, быстро подписал заявление и назначил день прощального бенефиса.

После того как Матильда покинула кабинет, он вздохнул свободно:

– Наконец-то, хоть в балете будет спокойней.

Но он ошибался. Интриги в театре с уходом Матильды не только не утихли, а наоборот, развернулись с удвоенной силой! Пошла борьба за власть. Ведь многие хотели добиться такого же влияния и положения, какими обладала Кшесинская. Театр превратился в террариум, в котором закопошились проснувшиеся от долгой спячки змеи. Но самое главное, что Теляковский не учел, подписывая прошение на увольнение, так это то, что без Кшесинской упал спрос на те балеты, в которых она ранее блистала. Актрисам, заменившим её в спектаклях, не хватало той яркой заразительности, артистизма и той высочайшей техники, которую всегда демонстрировала Матильда. Газеты писали об уникальности и гениальности танцовщицы, которую вынудили покинуть театр в самый пик карьеры, и обвиняли во всём дирекцию. Теляковский обратился к балерине с просьбой вернуться в труппу.

– Матильда Феликсовна, – говорил он. – Я готов на любые условия. В прошлом году вы хлопотали о повышении жалования с пяти до восьми тысяч рублей в год. Мы пошли вам навстречу. Теперь все наши шесть актрис, имеющие звание «балерина» получают такую сумму. Вы хотите больше?

– Я достойна звания «прима-балерина». Я не хочу затеряться среди ваших шести балерин. Я лучшая из них!

– Но здесь не Италия. В российском театре нет такого звания, – растерялся директор.

– Так сделайте, – невозмутимо ответила Матильда.

Мадемуазель Кшесинская получила то, что хотела. Одна-единственная! Кроме того, она была и единственной актрисой, не подписавшей никакого контракта с театром. Она танцевала тогда, когда хотела, а именно только в разгар сезона, позволяя себе длительные перерывы. Никогда и никто до неё не пользовался такими привилегиями. Слава её росла. В свободное от театра время Матильда с большим успехом гастролировала в Киеве, Тифлисе, Вене, Париже. Она всегда брала с собой сына после того, как ему исполнилось три годика, так как не желала расставаться с ним надолго, а потому ездила всегда с большим сопровождением слуг, нянек и бонн. Порой она возила с собой и врача для Вовы, так как постоянно боялась за его здоровье. Великий князь Сергей Михайлович отдавал ей на время гастролей свой спецвагон, его цепляли к нужному поезду, и вся компания во главе с Матильдой путешествовала с комфортом. Антрепренер хотел устроить ей полугодовое турне по Америке, но прима-балерина отказалась под благовидным предлогом:

– Это слишком долгое путешествие по морю. Я боюсь, что мой сын плохо перенесет качку.

Но дело было совсем не в сыне. Конечно, ей хотелось бы побывать в Америке и покорить её, но оторваться на полгода от России она не могла. А как же Андрей? Терять его она не хотела. Вдруг великая княгиня воспользуется её отсутствием и женит сына?! Нет-нет. Матильда никогда не оставляла Андрея одного надолго и даже во время своих гастролей по городам Европы всегда настаивала на том, чтобы он приезжал к ней хотя бы на несколько дней.

Гастроли приносили большие суммы, и Матильда была счастлива, что сама может себя неплохо обеспечивать. Ей было важно ощущать себя самостоятельной личностью, а не содержанкой, хотя основное бремя по поводу крупных трат, конечно же, всё равно ложилось на великих князей Сергея Михайловича и Андрея Владимировича. Несмотря на то что между великими князьями присутствовала ревность, относились они друг к другу дружественно. Оба князя любили Матильду, оба баловали, выполняя все её желания, и оба были ей дороги. Но если в театр приходил император, балерина испытывала особый внутренний трепет и забывала обо всех. Она танцевала только для него и с такой отдачей, как никогда. Ей очень хотелось, чтобы он восхищался ею. И когда она выходила на поклоны, всегда смотрела в его ложу, и ей казалось, что он тоже смотрит только на неё и аплодирует только ей. И в этот момент она ясно понимала, что до сих пор любит Ники, и, если бы он поманил её, она бежала бы за ним без оглядки, не задумываясь о последствиях. Но он этого, слава богу, никогда не делал, что для неё было благом и сохраняло спокойно-счастливое течение жизни.

А между тем театр пополнялся талантливой молодежью. Уже вовсю блистала в роли Жизели несравненная Павлова, а выдающийся молодой