На шестидесятом этаже секретарь в приемной говорила потелефону и слушала, что объясняет охранник в униформе, выполнявший такжеобязанности секретаря в вестибюле на первом этаже. Повесив трубку, Валериподошла к секретарше, сидевшей справа.

— Пит Дункан сказал, что серебряный лимузин только чтосвернул к гаражу, — прошептала она. — По-видимому, это Фаррел.

— Должно быть, серебряный цвет — его любимый, — ответилаДжоанна, бросив многозначительный взгляд на серебряную табличку с эмблемой«Интеркорпа», висевшую на стене, отделанной панелями розового дерева.

Две недели спустя после перехода «Хаскелл»в руки Фаррелапоявилась бригада обойщиков, столяров и плотников под предводительствоммужчины, представившегося дизайнером по интерьерам компании «Интеркорп». Послеих ухода вся огромная приемная, конференц-зал и кабинет Мэтта Фаррела былиотделаны заново. Там, где раньше лежали поношенные, выцветшие восточные ковры истояла мебель темного дерева, в трещинах и царапинах, теперь красовалисьсеребристое ковровое покрытие и современные диваны и кресла с обивкой избордовой кожи, теснившиеся перед стеклянными журнальными столиками. Всем былоизвестно, с каким упорством Мэтт настаивал, чтобы все его владения былиобставлены в одном стиле.

Валери и Джоанна, как и другие секретари на этаже, к этомувремени успели хорошо узнать не только капризы и прихоти Мэтта, но и егорепутацию безжалостного, жестокого человека. Через несколько дней после того,как компания влилась в «Интеркорп», президент мистер Берн Хаскелл был вынужденраньше времени уйти на покой, как, впрочем, и два старших вице-президента, одиниз которых был сыном Верна Хаскелла, а другой — зятем. Еще один вице-президентотказался подать в отставку и был уволен. Теперь их кабинеты, расположенные наэтом этаже, но в противоположном конце здания, были отданы троим приспешникамФаррела. Еще трое его людей находились где-то в здании, без сомнения, шпионилиза всеми, и если верить слухам, задавали всякого рода нескромные вопросы исоставляли списки, скорее всего тех, кого предполагали уволить в ближайшеевремя.

В довершение всего оказалось, что выживали не только старшихадминистраторов. Секретарю мистера Хаскелла предложили на выбор: работать наодного из служащих рангом пониже или уволиться, и все потому, что Мэтью Фаррелнастоял на приезде собственного секретаря из Калифорнии. Это вызвало настоящийфурор и новую вспышку неприязни, среди оставшихся исполнительных секретарей, нотрудно описать их чувства при встрече с секретарем Фаррела. Элинор Стерноказалась тощей, как палка, негнущейся особой с жесткими проволочными волосами,да к тому же настоящей тираншей и пронырой, стерегущей остальных, словноястреб, и все еще употреблявшей такие слова, как «наглость»и «приличия». Онаприходила в офис раньше и уходила позже всех, а когда дверь в ее кабинет былаоткрыта, что случалось довольно часто, могла слышать самый тихий смех илишепот. В таких случаях Элинор поднималась и вставала в дверях с видомразгневанного сержанта до тех пор, пока неуместная болтовня не стихала, авиновные не начинали смущенно ежиться. Именно поэтому Валери подавила вполнеестественное желание сообщить остальным секретарям о приезде Фаррела, чтобы тепод каким-нибудь предлогом смогли взглянуть на нового босса.

Популярные журналы и желтая пресса представляли егокрасивым, проницательным мужчиной с утонченным вкусом, который водит компаниюисключительно с кинозвездами и европейскими аристократками. «Уолл-стритджорнэл» писал о нем как о «корпоративном гении, наделенном прикосновениемМидаса». Мистер Хаскелл в день своего ухода обозвал Фаррела «наглым подонком синстинктами акулы и моралью мародерствующего волка». Джоанна и Валери снетерпением ожидали его появления, готовые возненавидеть нового босса с первоговзгляда. Так оно и случилось.

Тихий звонок лифта прозвучал в безмолвии приемной оглушительнымгонгом. Появился Мэтью Фаррел, и атмосфера неожиданно оказалась словнопронизанной электрическим напряжением — так велика была излучаемая им энергия.Загорелый, атлетически сложенный, он быстро направился к ним, размахиваяпортфелем и читая на ходу отчет. Через руку было перекинуто бежевое кашемировоепальто. Валери нерешительно встала.

— Добрый день, мистер Фаррел, — пролепетала она, но за всеусилия получила в награду лишь равнодушный взгляд холодных серых глаз. Короткийкивок — и он исчез, словно ветер, неудержимый, сильный и совершенно равнодушныйк простым смертным вроде Валери и Джоанны.

Мэтт уже был здесь раньше, на одном из вечерних совещаний, ипоэтому безошибочно отыскал офис, принадлежавший раньше Хаскеллу. Только закрывза собой дверь, он поднял глаза от отчета и рассеянно взглянул на своюсекретаршу, служившую у него уже девять долгих лет. Они не поздоровались, непоболтали о пустяках — такое было не в их обычае.

— Ну как дела?

— Прекрасно, — ответила Элинор Стерн.

— Повестка совещания готова? — добавил Мэтт, уже направляяськ высоким двойным дверям из розового дерева, ведущим в его кабинет.

— Конечно, — кивнула Элинор в столь же деловой манере.

Они были идеальной парой и прекрасно подходили друг к другус самого начала, с того дня, как Элинор появилась в его офисе вместе с другимидвадцатью женщинами, в основном молодыми и привлекательными, присланными изагентства по найму. Утром Мэтт увидел снимок Мередит в журнале «Таун эндкантри», оставленном кем-то в кафетерии. Она лежала на ямайском пляже рядом сизвестным игроком в поло. В подзаголовке говорилось, что она отправилась наотдых вместе со школьными друзьями. Еще больше ожесточившись и полный решимостидостичь успеха, Мэтт начал опрашивать претенденток. Большинство из нихоказались пустоголовыми дурочками, открыто флиртующими с будущим шефом, а онбыл не в том настроении, чтобы выносить чужую глупость или женские уловки. Мэттотчаянно нуждался в надежном, умном работнике, таком, кто помогал бы ему встремлении достигнуть самого верха.

Мэтт только что швырнул резюме последней кандидатки вмусорную корзину и, подняв глаза, увидел Элинор Стерн, шагавшую к столу внеуклюжих туфлях на низких каблуках и простом черном костюме. Седеющие волосыбыли стянуты на затылке строгим узлом. Она сунула ему в руку резюме и встоическом молчании выждала, пока Мэтт ознакомится с содержащейся в неминформацией. Пятьдесят лет, не замужем, печатает сто двадцать слов в минуту истенографирует со скоростью сто шестьдесят слов в минуту. Мэтт взглянул на нее,намереваясь о чем-то спросить, но услышал лишь заявление, произнесенноеледяным, настороженным тоном:

— Понимаю, что я на двадцать лет старше, чем те, кто был доменя, и в двадцать раз менее привлекательна. Однако именно потому, что яникогда не считалась красавицей, приходилось полагаться на другие достоинства.

Застигнутый врасплох, Мэтт смог только пролепетать:

— И каковы же эти достоинства?