Академик грустно кивнул.

– Именно. «Книга снов, которые не сталиявью». Занятная книга, которая день ото дня становится все толще. Но бываютдни, когда она становится тоньше – и это хорошие дни. Твой отец подарил ее мнев день, когда закончил магспирантуру. Это его магсертация.

Таня погладила книгу по переплету, торопливопролистала. Книга была рукописной. Почерк не имел ничего общего с каллиграфией– стремительный, быстрый, в конце строк часто обрывающийся вдохновеннымводопадом букв. Таня узнавала руку отца. Случайно открыв книгу на одной изпоследних страниц, она с удивлением обнаружила, что чернила свежие,невыцветшие, а дата совсем недавняя. Всего год назад. Но как же ее отец могписать это, когда его давно нет?

– Магия книги запомнила его руку, которойбыли заполнены первые страницы. Ничего удивительного. Три десятка лет – не тотсрок, когда волшебство теряет силу, – вполголоса пояснилСарданапал. – Меня поразило другое. Та запись, которая появилась три дняназад… Разумеется, все можно списать на собственную магию книги и не придаватьэтому значения, но стиль уж больно не похож на обычный язык книги. Средиобычных магических формул, просчета вероятностей грез и уравнений темпоральногочародейства – нечто иное.

– Вы думаете, это мог написать мой отец?

Академик таинственно улыбнулся.

– Твой отец в Потустороннем Мире, связь скоторым во все времена оставляла желать лучшего. Все выводы здесь относительны.Просто прочитай и думай сама, – сказал он уклончиво.

Таня нерешительно открыла последнюю иззаполненных страниц книги. На границе белой бумажной пустыни, которая не заполниласьеще событиями и мыслями, темнела короткая запись.

«Окупается только верность. Пурга иллюзийзаметает путь», – прочитала Таня.

– И это все? – спросила она.

– Все. Думаю, именно в этом ты должнаискать ответ на вопрос, который собираешься задать мне.

Таня молчала, вглядываясь в буквы. Ейчудилось, что они способны сказать нечто большее.

«Окупается только верность – это о Ваньке. Аиллюзии – это Глеб. Но почему именно так?» – подумала она с легкой обидой. Иопять сомнения закружили ее.

– Сложнее всего – ежедневноедостоинство, – уверенно произнес Сарданапал. – День за днем, час зачасом, особенно в часы, когда вокруг все темно и безрадостно. Для этого нужнобольше всего сил и мужества. Быть хорошим и ослепительным по выходным и вечерампятниц не так уж и сложно. Поддерживать ровный спокойный свет каждый день всотни раз сложней. Можно с воплем броситься под танк и взорвать его, и этобудет красивый поступок, но это не означает еще, что у того, кто сделал это,хватило бы сил на ровное повседневное мужество. Спокойное горение, способностьк самопожертвованию намного предпочтительнее истерической доблести.

– То есть Бейбарсов – нравственнаяпустышка?

– Да, малышка. Детские впечатления,особенно первые – великая вещь. Я бы даже сказал: главная, иначе мы не забиралибы в Тибидохс десятилетних детей. Глеб же видел в своей жизни слишком многозла. Возможно, он сопротивлялся ему какое-то время, но после произошло то, чтодолжно было произойти. Мрак стал его частью, такой естественной, что он дышитмраком как воздухом. Он живет тьмой, думая, что он ее хозяин. На деле же тьмадавно владеет им. Черная ведьма выбрала его недаром: она увидела в нем задаткичеловека, который сможет принять и вместить ее страшный дар. Надеюсь,когда-нибудь Глеб сумеет справиться с этой тьмой в себе, но лучше, если онсделает это не за твой счет.

– Но ему надо помочь. Вдруг я смогу егоизменить? – сказала Таня.

Сарданапал мягко посмотрел на нее.

– Ты не задумывалась, почему в Тибидохседва отделения? Темное и светлое? Не потому ли, что каждый рано или поздноделает выбор? Если бы существовала магия, которая превращает зло в добро, несомневайся, я бы давно ею воспользовался. Но, увы… Зло древнее любой магии.Возможно, Бейбарсову кажется, что, получив тебя, он исправится, но этозаблуждение. В первый же день ему захочется чего-нибудь еще. Еще какого-нибудьштриха для счастья, какого-нибудь пустяка, который, увы, опять же нельзяполучить, не прибегнув к некрочарам, не переступив через волю и желание другойличности. Он будет обманывать себя и тебя, говоря: «Я стану лучше, только когдаполучу вот эту последнюю вещь. А пока извини: не могу!» И каждый раз границабудет отодвигаться все дальше, пока не исчезнет совсем.

– И я не смогла бы помочь ему? Ведь он желюбит меня! – сказала Таня.

Сарданапал провел рукой по бороде:

– Не хочу тебя разочаровывать, любовьютут и не пахнет. Больше это похоже на страсть или манию. Ты слишком слаба,чтобы вычерпать всю его тьму. Тем, кто слаб, следует держаться подальше отискушений. Иначе повторится история с бабочкой, которая хотела затушитькрыльями лесной пожар.

– Тонешь сам – топи другого. А почему нетак: тонешь сам – спаси другого? – сказала Таня с вызовом.

Академик внимательно посмотрел на нее. Егоглаза странно поблескивали.

– Я понимаю тебя и что тобой движет. Нополно… Действительно ли нуждается в спасении тот, кому ты хочешь помочь? Раз ужмы заговорили о тех, кто тонет, что ты знаешь о русалках?

– О таких, как Милюля? Почти все.

– Нет. Милюля русалка пресноводная,болотно-озерная. Я говорю о настоящих морских русалках. Помнится, лет тристаназад у них была распространена одна игра. Ночью, в полный штиль, одна изрусалок подплывала к кораблю, высовывалась из воды и кричала стоявшему на вахтематросу: «Помогите, прошу вас!» Что видел моряк в лунном свете? Красивуюдлинноволосую девушку, протягивающую из воды руки. Девушку, обещающую любовь исчастье тому, кто спасет ее. Матрос слышал жалобные крики, видел блестящие глазаи прыгал с корабля в воду. Хохочущая русалка обвивала его нежными руками иутаскивала на дно, целуя в захлебывающийся рот. Последнее, что видел моряк, былблестящий рыбий хвост и темнеющий корпус корабля, который становился всеменьше, меньше…

Академик замолчал. Таня испуганноотстранилась, таким ярким был нарисованный образ.

– А не бывало ли так, что тонуланастоящая, живая девушка? И трусящий моряк, опасавшийся нарваться на русалку,не бросался в воду? Девушка тонула, и он не получал ни счастья, ни любви? –спросила Таня.

Сарданапал кивнул: