– Хелен, это наша тень?

– Да. – Летунья повернулась, по ее лицу скользнула улыбка. –Красиво?

Я кивнул.

– Люблю летать над облаками. Хотя это и опасно.

– Почему?

– Долго объяснять. Много причин, Ильмар. Например, лед.

Было и правда холодно, но, кутаясь в плащ, жадно вглядываясьв невиданный облачный край, я этого не замечал.

– А при чем тут лед? Неужели можно замерзнуть?

– Посмотри на крылья.

Крылья стеклянно поблескивали. Действительно, их покрывалатонкая корочка льда.

– Это лишний вес. Крылья специально выкрашены сверху темнойкраской, чтобы лучше грелись на солнце. Но мы сильно намокли, проходя облака,лед тянет нас вниз. Мне придется сейчас сжечь второй толкач.

– Давай, – сказал я, садясь поудобнее. Страха больше небыло, смешно было вспоминать короткую панику. Рядом с Хелен, лучшей летуньеймира, над чудесной облачной страной – о плохом не думалось.

Второй толкач сгорел быстрее, или мне просто это показалось.Но мы взмыли еще выше, белое море под нами сгладилось, стало почти ровным.Воздух стал совсем холодным, обжигающим.

– Как дышится? – спросила Хелен. Голос ее как-то изменился,стал тоньше, пронзительнее.

Дышалось и впрямь странно… будто высоко в горах. Ну да, мыже одним махом поднялись на альпийскую высоту…

– Трудно, Хелен!

– Терпи. Мы на высоте трех километров. Понимаешь? В горахбыл?

– Да… Хелен, а если выше?

– Задохнешься. Да и крылья не удержат. Уши не болят?

– Нет… Скажи, а ты залетала выше?

– Да, но немного. Это почти предел для планёра. На шарахподнимаются до десяти километров – но там вообще нельзя дышать. Сидят вгерметичной кабине, дышат тем воздухом, что с земли на Слово взяли… воздухамного взять можно, он веса почти не имеет… чистят его химией…

Она помолчала миг и добавила:

– Небо там черное, как ночью, и звезды видно вместе ссолнцем… Я бы хотела посмотреть…

Я промолчал. От такого описания мне стало страшновато. Ночь,которая прячется в высоте, в ярком небе… звезды, которые мерцают вокруг солнца.Я представил это слишком живо.

– Как-нибудь без меня, – пробормотал я. – Лучше пирамидунасквозь проползти, чем такие страхи…

Мы все летели и летели, а облачному морю конца-краю не было.Я заметил, что планёр неуклонно снижается. Вроде бы незаметно для глаза,наоборот, нос чуть задран вверх, а облака становятся все ближе.

– Где мы, Хелен?

– Близимся к Турину. Что-то я не вижу в тучах разрывов…наврали наблюдатели.

– Если что, сумеем сесть без летного поля?

– Сумеем, только опять планёр расколотим. Не мешай.

Я замолчал, временами отхлебывая коньяк. Тучи приближались.Опять нас начало кидать из стороны в сторону. А в облаках вдруг сверкнуло.

– Гроза, – сообщила Хелен. – Плохо.

– А толкачи кончились?

– Один есть. Поберегу, – неохотно сказала Хелен. – Подожди…

Планёр накренился на одно крыло, скользнул влево, вправо,закружил… Летунья искала ветер. Но похоже было, что безуспешно, вскоре метанияпрекратились, и мы снова легли на курс.

– У тебя там компас? – спросил я.

– Да. Ильмар, ради Сестры, помолчи!

Еще десять минут мы снижались, а когда тучи стали совсемблизко, Хелен с крепким словцом положила руку на запал.

– Держись, зажигаю…

Последний заряд она истратила не столько на набор высоты,сколько на полет куда-то к востоку. Солнце било в глаза, под конец я сталсмотреть лишь вниз. С удивлением заметил в тучах разрывы.

– Хелен, облака расходятся!

– Знаю…

Планёр дрогнул – последний толкач отцепился, и, кувыркаясь,полетел вниз.

– А не было такого, что людям на голову…

– Бывало, но не часто. Над городами запрещено толкачивключать.

Теперь уже мы были всецело отданы во власть ветру. Нооблачное море и впрямь разорвалось на отдельные лоскутки, и Хелен то и делонаходила восходящие потоки, исполинской спиралью поднимала планёр выше и вновьпродолжала путь.

– Кажется, выбрались… – сказала летунья. – То ли тысчастлив, Ильмар, то ли мне везет. Без удачи никак не дотянули бы. И машина неподвела…

– В Китае планёры хорошие, – сказал я.

– Знаю. У них есть такие, где зарядов на час полета хватает.Тяжелые, заразы, планировать почти и не могут. Только на толкачах и летят, затобыстро. Говорят, больше двухсот километров за час покрывают…

– Куда уж спешить. Все равно быстро, часом больше, часомменьше…

– Не скажи. На войне порой минута все решает. Я вот однаждыне успела… чуть… надо было мост сжечь.

– А как вы это делаете?

– Вместо одного толкача подвешивают бомбу, – неохотносказала Хелен. – Снизишься над целью, отцепляешь, от удара о землю онавзрывается… Пробовали ставить скорострельные пулевики, но это неудобно. Весбольшой, а нацелиться толком все равно не получается. Ты сам воевал?

– В юности.

– И как, видел планёрную атаку?

– Нет, это мелкие были войны, провинции счеты сводили. Никакихпланёров.

– Повезло тебе. Когда десяток планёров над полем бояснижается, и каждый по паре бомб вываливает…

Она обернулась, не отпуская рычаги. Покачала головой:

– Не приведи Господь, Ильмар. Даже сверху смотреть страшнона дело рук своих.

Ночная Ведьма не шутила и не кокетничала. Глаза былиабсолютно серьезны.

– Война – она всегда страшна. Чего уж тут.

– Не скажи. Когда в честном бою сходятся – одно. Когдасмерть сверху сыплется, то другое.

– Что ж ты свою работу ругаешь?

– Я летать люблю, Ильмар. Это моя работа…

С женщинами всегда так. Любой мужик бы на ее месте гордился,что своим планёром ужас на врага наводит, полки разгоняет. А она… права,конечно. Женское дело рожать, а не убивать.

– Понимаю, Хелен. Много вообще летуний?

– Десять всего. Но я лучшая.