– Идем… – окликнула меня Хелен. Когда я приблизился,пояснила старшему караула: – Не люблю позировать. Но придется.

Ага. Вот как это выглядит – я приехал то ли рисовать, то лиделать скульптуру летуньи, сидящей в планёре… Интересно, в таких случаях сампланёр тоже лепить положено?..

Пропустили меня без единого вопроса, а в глазах солдатчиталось жадное любопытство – позировала мне Хелен обнаженной или нет?Наверное, им на весь день хватит этой темы для разговоров.

То, что я могу быть ее любовником, солдаты вряд лидопускали. Небожителям положено любить лишь равных.

– Убедился? – спросила Хелен, когда мы отошли. Я промолчал.– Машина должна быть готова. Надо спешить, пока дождь совсем не разошелся…

На мой взгляд, погода и без того была хуже некуда. Во всякомслучае, птицы не летали. Как она собирается подняться на планёре… на крыльяхматерия отлакирована, но, наверное, все равно будет мокнуть, а уж кабина,которая обтянута обычной тканью, вмиг отяжелеет…

– У тебя такой же планёр, как раньше?

– Почти. Чуть новее.

– Он же намокнет.

Хелен глянула в небо, будто впервые заметила тучи.

– Облачность низкая. Ничего.

Как она собирается лететь? Тучи до горизонта, ни одногопросвета не видно. Но я не спорил. Не учи бабу рожать, а летунью летать, праваХелен…

По раскисшей земле мы подошли к одному из строений. У дверейтоже была охрана, но здесь Хелен обошлась лишь приветственным жестом. Мы прошликоротким коридором – за открытыми дверями сидели люди, возились с какими-тобумагами, двое считали на огромной машине для сложных расчетов, чей привод покоманде уныло крутил рослый солдат. Жизнь бурлила, хоть все и предпочлиукрыться от дождя под крышей.

У одной двери Хелен остановилась. В крошечной комнатке сиделпожилой штатский, пил чай из парящей кружки. При виде летуньи он радостнозаулыбался, начал вставать.

– Сиди, Питер, – остановила его Хелен. – Выпиши-ка мнеразрешение на полет. И пошли ребят готовить планёр.

Штатский посмотрел в окно – там лило не переставая. Потомпомолчал, глядя на Хелен. Та ждала.

– Хелен, милая…

– Питер, выписывай.

Мужчина уставился на меня, будто надеялся найти союзника. Ясделал каменное лицо.

– Хелен, погода запретная.

– Пиши.

Не отводя от нее взгляда, мужчина достал из тоненькой стопкирасчерченный лист бумаги, снял колпачок со стила. Переспросил:

– На сейчас?

– Да. Экстренный. Приоритет Дома.

Питер молча заполнил несколько граф в листке, протянул егоХелен. Я заметил, что он вписал имя летуньи, какие-то цифры – видимо, номерпланёра, а в графе с крупной печатной надписью «погода» поставил рядок жирныхединиц.

– Да, да, старый бюрократ… я поняла… – сказала Хелен,склоняясь над столом. Перечеркнула «погоду», написала «под ответственностьлетуна», еще в одной графе размашисто вывела «Рим, Урбис». Перевернула листок –там тоже были какие-то надписи и клеточки, которые она быстро заполнилацифрами. – Все?

– Разрешение коменданта, Хелен, – извиняющимся тоном сказалПитер. – Прости, я не могу сам позволить…

– Ладно. Но техников направь немедленно. И готовь карты.

– Облачный фронт тянется до Турина, – предупредил Питер.

– Я поняла. Полная загрузка, хорошо? И посмотри, чтобыпоставили новые толкачи, те, что с усиленным зарядом. Пойду над облаками.

– С полной загрузкой?

– И с усиленным зарядом. Пиши.

Все. Кажется, тот авторитет Хелен, что враз подействовал насолдат, сработал и с Питером.

– Только разрешение коменданта… – жалобно начал он.

– Конечно. Идем. – Летунья вновь взяла меня за руку, и япослушно потащился следом, словно великовозрастный дебил-сынок за энергичноймамашей.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, Хелен все качалаголовой и что-то раздраженно бормотала под нос.

– Что-то не так? – тихо спросил я.

– Да нет, все в порядке. Питер меня расстроил. Совсем наканцелярской работе зачерствел, а ведь когда-то был настоящим летуном…

– Он зря паникует?

– Нет, не зря. В такую погоду не летают. Но выхода нет…

У кабинета коменданта тоже стоял охранник. И снова Хеленпропустили без разговора, а вот меня остановили. Я терпеливо ждал в коридоре,пока летунья не выглянула и поманила меня внутрь.

– Давай, комендант требует…

На миг у меня возникла безумная мысль, что едва я перешагну порог,как на голову обрушится удар дубины. Если вдруг Хелен придет в голову мысльсдать меня…

Но выхода уже не было. Я вошел.

Кабинет был роскошный. Впрочем, судя по знакам различиякоменданта – две серебряные птички в петлицах, – он имел чин вроде армейскогополковника. Комендант стоял у окна, видно, сидеть при даме было неудобно, аусадить ее оказалось просто некуда. В этот кабинет приходили, чтобы стоятьнавытяжку и выслушивать приказы.

– Вот ты какой… – мрачно сказал комендант.

Кажется, предчувствия начинали сбываться.

– И хорошо ты знаешь Ильмара?

Беда всех импровизаций, что никогда не знаешь, какуюглупость уже успел брякнуть твой партнер.

– Ну, неплохо, насколько это вообще возможно… – осторожноответил я.

Комендант буравил меня напряженным взглядом. Он куда большепоходил на летуна, чем грузный неповоротливый Питер. И в то же время какая-тонеуверенность была в его взгляде… сомнение… относящееся не ко мне, а к ситуациив целом.

– Уверена, что долетишь? – спросил он Хелен. Начал вопростем же грозным рыком, что и в разговоре со мной, а закончил уже мирно идружелюбно.

– Все в воле Господа.

Комендант пожевал тонкими губами. Игнорируя меня,поинтересовался:

– Хелен, девочка, ты уверена, что этот маратель холстовстоль важен?

– Да. Важнее сейчас никого нет.

– А почему в Рим? На севере облачность реже, доставь его вВерсаль…

– Приказ был препроводить в Урбис. Пасынок Божий и Владетельхотят размножить портрет Ильмара как можно скорее. А в Урбисе типографии кудасовершеннее.

Комендант кивнул. Снова покосился на меня. Взгляд былпо-прежнему строг, но голос чуть смягчился: