Сказано это было просто, без лишней гордости, и я кивнул,соглашаясь.

– Ты и в самом деле лучшая. И не только в воздухе.

Принужденно улыбнувшись, Хелен снова приникла к приборам.Планёр заскользил в поисках восходящего потока. А я сидел, проклиная свойбыстрый, но неловкий язык. Вовсе не постель я имел в виду, но летунья явновосприняла мои слова однозначно…

Продолжить разговор я не решился, а Хелен явно хватало делпомимо разговора. Вскоре бессонная ночь и выпивка стали брать свое. Закрывглаза, я расслабился, убаюканный пением ветра и покачиванием планёра. Вроде быи сна не было, но что-то грезилось. Белое облачное поле, и я иду по нему, непроваливаясь, лишь по колено зарываюсь во влажный туман. А надо мной сияет ослепительноесолнце, воздух холоден и чист, а под ногами грохочет гром и сверкают молнии…

– Ильмар…

Открыв глаза, я с удивлением отметил, что солнце в зените,светит сквозь туго натянутую ткань кабины, и вроде бы даже стало теплее…

– Ты спишь, что ли?

– Да… немного.

– Молодец. Глянь вниз.

Я приник к стеклу.

Облаков не было и в помине. Зеленеющая, цветущая земля,лоскутки полей, крошечные домики… ой, люди! Едва-едва ползущие точки!

Это все слева от планёра. А справа – ярко-синее ласковоеморе.

– Хелен, я долго спал?

– Часа три, Ильмар.

– Да что ж это! – Я едва удержал брань. Второй раз напланёре лечу, а уже дрыхну, словно в обыкновенном дилижансе. – А где мы, Хелен?

– Миновали Неаполь. Приближаемся к Сорренто.

– Так что, без посадки в Риме? Ты молодец, Хелен…

Мысль о том, что мы будем приземляться вблизи Урбиса, гдеменя так жаждут увидеть многочисленные слуги Сестры и Искупителя, почему-то недоставляла мне радости.

– Нет, это правильно, Хелен… хорошо…

– Хорошо? – ледяным голосом спросила летунья.

– А что?

– Хорошо – и все?

Я начал понимать.

– Нет, не все. Ты лучшая в мире…

– Ильмар, я сделала то, что ни одному летуну не удавалось.Долетела без посадки от Лиона до Сорренто.

Она обернулась, окинула меня негодующим взглядом:

– И все, что ты можешь сказать по этому поводу – «хорошо»?

– Хелен, ты пойми, что я в этом не разбираюсь. Я просто тебеверю. И рад, что ты смогла долететь без посадки…

Планёр тряхнуло, и летунья вернулась к управлению. Кажется,мне удалось оправдаться… я ведь и вправду ожидал от нее любых подвигов, дажекуда больших, чем беспосадочный полет из Галлии в Италию…

– Сейчас держись крепче, – сказала наконец Хелен. – Посадкабудет жесткая, на Капри всего одна полоса, да и та… редко сюда летают. Видишьостров?

Да, остров я видел. Утопающий в зелени, весь застроенный, сжелтыми полосками пляжей. Небольшой совсем остров, и мысль о том, что где-тоздесь может укрыться беглый принц Маркус, сразу стала казаться нелепой.

– Ты хоть знаешь, где садиться?

– Приблизительно… Да где же эта полоса, спят они, что ли?Распустились…

Планёр по плавной дуге огибал остров. Потом вдруг клюнулносом, резко пошел вниз.

– Заметила, – спокойно сказала Хелен. – Рискнем, кружить силнет…

Земля все приближалась, а я никак не мог углядеть посадочнуюполосу. Казалось, что мы или врежемся в какое-нибудь строение, или бухнемся вморе, или в лучшем случае сядем на заполненном людьми пляже…

Потом я увидел впереди, за низким белым забором, короткуюкаменную дорожку. Крошечный ангар, невысокая мачта с вяло болтающимся на нейполосатым конусом ветроуказателя…

– Эх… – крикнула Хелен, когда планёр перемахнул над самымзабором. По полосе бежал, размахивая руками и торопясь убраться с нашего пути,голый мужчина. Кажется, он загорал на каменных плитах…

Толчок, другой…

Планёр покатился ровнее, и я понял, что мы все-таки сели. Идаже без обещанных Хелен неприятностей. Подергиваясь на стыках плит, планёрзамедлил бег и остановился перед самым концом полосы. Видимо, не всем этоудавалось – на крепких столбах перед забором была натянута прочная сеть.

– Надо же… – сказала Хелен. – А? Ильмар? Неплохо?

– Тебе надо было птицей родиться, – сказал я.

– Нет, не хочу. Птицам это проще дается. Неинтересно…

Повернувшись, она коснулась моей щеки. Улыбнулась:

– Если тебе доведется летать с кем другим… тогда ты точнопоймешь, Ильмар, почему я собой горжусь…

К планёру уже бежал, подпрыгивая и на ходу застегивая штаны,загоравший тут мужчина. Глаза у него были растерянные, безумные, руки, когда онпомогал Хелен выйти, тряслись.

– Почему полоса оказалась занята? – рявкнула Хелен с такойяростью, что даже я вздрогнул. – Почему нет наблюдения за воздухом, не подаютсясигналы? Где старший по взлетному полю?

– Я старший, госпожа…

– Нет, ты не старший. Ты будешь драить полосу и чистить гальюн,когда выйдешь с гауптвахты. Две недели ареста!

– Есть две недели ареста…

Судя по виду этого крепкого, накачанного мужика, он ожидалкуда больших неприятностей.

Я выскочил следом за Хелен. Та продолжала буравитьнесчастного взглядом, потом безнадежно махнула рукой. Сказала, обращаясь уже комне:

– На всех курортах так… безнадежно…

От башенки тем временем бежали, торопливо приводя в порядокформу, люди. А с самой башенки вдруг взвились в небо две зеленые ракеты.

– Спохватились… – Хелен покачала головой. – Нет, тыпосмотри… может быть, мне взлететь и сесть снова, по правилам?

Она вдруг засмеялась.

– Пошли… А вам привести планёр в порядок, поставить толкачи!Машина должна быть готова взлететь в любую минуту!

Оставив перепуганных работников взлетного поля возлепланёра, мы пошли к воротам. Хелен все еще хмурилась, но глаза уже улыбались:

– Ильмар, нет, ты только представь… мой лучший полет,который надо занести в учебники, и никакого эффекта! Совсем никакого! Хоть быэтого идиота двинуть крылом при посадке! Хоть бы колесо сломать! Нет, сели,будто так и должно быть.

– Понимаю, – сказал я.

– Да как ты можешь понять…