– Ты хоть понимаешь, живописец хренов, какая честь тебе?Сама Хелен, Ночная Ведьма, тебя в Урбис повезет!

– Понимаю… – прошептал я.

– Если станешь в планёре паниковать – лучше сам выпрыгивай!Узнаю, что доставил проблемы Хелен…

Угроза эффекта не возымела. Что мне гнев коменданта посравнению со всеми остальными неприятностями!

– Может, пусть его свяжут? – задумчиво спросил комендант. –Все не будет дергаться… А, Хелен?

– Мне доводилось летать на планёре, – сказал я. И получил внаграду за инициативу разъяренный взгляд летуньи.

– Да? – поразился комендант. – Когда же?

– Я его и возила, – непринужденно пояснила Хелен. – Давноуже. Герцогиня Диана, глава венгерской ветви Дома… она перебрала всех приличныхживописцев в Державе, прежде чем остановилась на руссийском портретисте… Да выпомните эту историю…

Ничего комендант не помнил, глаза у него на миг сталимутными и дурными. Но сознаваться в склерозе он не хотел.

– Да, конечно. Что ж, это хорошо. Но только под твоюответственность, Хелен.

Вернувшись к столу, он быстро расписался на разрешении.

– Конечно. Я все понимаю, – кивнула летунья.

Комендант на миг припал к ее руке в вежливом, равнодушномпоцелуе. Покровительственно улыбнулся.

– Удачи, госпожа графиня.

– Надеюсь и впредь пользоваться вашим гостеприимством,господин барон.

Понятно. Служака был не слишком родовитый. Пыжится изо всехсил, старается и долг не нарушить, и летунам, которые выше его, угодить.

Низко кланяясь, я вышел вслед за Хелен. Когда мы отошли откабинета, летунья прошептала:

– Кто тебя за язык дергал? Летал он…

– Да так, захотелось. Скажи, а этот барон, он сам-то…

– Нет. Высоты боится. Всегда находит предлог, чтобы в планёрне садиться. Зато площадка у него в порядке, склады забиты, ангары сухие,лошади отборные, дисциплина крепкая…

– Какие еще лошади? – спросил я. Но мы уже пришли к каморкебывшего летуна Питера.

– Все в порядке. – Хелен показала ему листок. – Комендантпроникся необходимостью полета.

Питер улыбнулся уголками губ и сразу посерьезнел:

– Ты уверена, Хелен? Дождь усиливается. Шар подняли, ветервверху порывистый…

– Питер…

– Ладно.

Он косо глянул на меня, подошел к Хелен и вдруг порывистообнял ее. Летунья покорно ждала.

– Не рискуй, девочка. Ладно? – Питер заглянул ей в глаза. –У Дома и Церкви много интересов. А вот у нас всего одна жизнь… Идем, планёрвыводят.

Хелен кивнула:

– Я всегда об этом помню.

– Парень…

Я подошел к нему. Питер молча извлек из стола красивуюстальную фляжку. Протянул:

– Глотни. Да побольше.

Это оказалось бренди, не лучшее, но вполне сносное.

– Расслабишься, не будешь дергаться в кабине, – пояснилПитер. – Давай, приложись еще.

Спорить я не стал. Все летуны, похоже, больше всего боялись,что пассажир запаникует в кабине. И вспоминая свой первый полет, и Марка, едване вывалившегося наружу, я мог их понять.

– Спасибо… – Я вернул фляжку. – Обещаю себя вести тихо.

Кажется, его это удовлетворило. Питер приложился к фляжкесам и пошел вместе с нами.

* * *

Вначале мы направились в туалет. Хелен молча указала мне надверь с мужским силуэтом, вошла в свою кабинку. Я кивнул, понимая. В воздухенужду не справишь. Питер, которому такая опасность не угрожала, дожидался нас вкоридоре.

Уже потом мы вышли наружу. На мой взгляд, дождь вовсе неусилился, но Хелен подставила ладошку и недовольно покачала головой. Мы прошлик одному из ангаров – уже пустому, освещенному яркими лампами. Отсюда, похоже,что-то недавно вывезли – на земле были видны следы.

– Давай, поспеши, – попросил Питер. – Еще десять минут – ятебя в небо не пущу.

– Помоги тогда. – Хелен сняла плащ, стала неловкораздеваться. Питера она ничуть не стеснялась, и вместе с недавними объятиямиэто подействовало на меня угнетающе.

Питер помог ей, потом достал из шкафчика у стеныбело-голубую форму.

– А ты чего стоишь? – резко спросила меня Хелен.

Вдвоем мы помогли ей одеться. Ну и ситуация – словно насцене в амстердамском борделе…

– Мы с Хелен старые друзья, – сказал вдруг Питер. – Я еелетать учил.

Я промолчал.

– Потом однажды побился, думал, умру…

– Питер, это вовсе не нужно говорить, – сказала Хелен,застегивая куртку здоровой рукой.

– Нужно. Что я, не вижу, как твой друг на меня смотрит? ЯСестре обет принес, что, если выживу… Так что не ревнуй.

Что сказать в ответ, я не нашелся. Никогда не понимал всехэтих умерщвлений плоти.

– Питер… – укоризненно произнесла Хелен, и бывший летунзамолчал.

Мы вышли из ангара и пошли по следам. Планёр оттащилинедалеко, к самому началу длинной каменной дорожки. Сейчас над ним был растянутна прочных жердях брезент, десяток солдат копошился, подвешивая под брюхо трубытолкачей.

А еще происходило что-то совсем непонятное. Дальше повзлетной дорожке, с обеих ее сторон, стояли две невысокие каменные башенки. Исейчас две упряжки могучих тяжеловесов тащили от башенок толстые канаты.Натужно, словно разматывая их с неподатливых барабанов.

– Буксир у нас новый, подбросит хорошо, – сказал Питер. –Так что побереги толкачи…

– Питер, я летаю по-своему.

Он замолк.

Мы подошли к планёру как раз тогда, когда лошади дотащиликанаты, а толкачи были подвешены под крылатую машину. На вид планёр был такойже, как прежний, разбившийся. Может быть, чуть длиннее крылья, концы дажевысовывались из-под брезента и дрожали под струями воды.

– Цепляйте, живо! – крикнул Питер. Солдаты бросились кканатам, облепили их как муравьи, принялись заводить за крюки в носу планёра.

– Пусть буксируют на пределе, – попросила Хелен. Питержестом подозвал солдата с флажками в руках.

– Сигналь на башни, пусть на старте тормоза отпустят совсем!

Пока шла вся эта суета, пока цепляли тросы и проверяли трубытолкачей, я чувствовал себя самым ненужным человеком в мире. Напряжениенарастало, вот уже Хелен полезла в кабину, забросила туда свою сумочку,выбралась, заглянула под планёр…