– Быстрее! – попросил Питер.

– В машину, Иль… Ремень закрепи!

Хелен замолкла на полуслове. К счастью, никто на огрызокмоего имени не отреагировал. Я торопливо забрался на заднее кресло, ужепривычно скорчился, завязал на животе страховочный ремень. Эх, до чего жнеудобно…

Летунья тоже закончила проверки. Села впереди, привязалась,повела рукой, доставая из Холода маленький цилиндр запала. Теперь я смог егорассмотреть хорошенько – из черного полированного дерева, вроде бы разборный –посередке шла тонкая линия, словно выдавая резьбу. Несколько металлическихштырьков выступают из донца. И что в нем, в этом запале?

Хелен закрепила сбоку карты, опустила правую руку на рукоятьсправа, левой неловко подхватила рычаг управления. Крикнула в закрытое окно:

– Давай, Питер…

Секунду ее друг медлил, и у меня даже мелькнула мысль, чтоПитер велит солдатам отцепить тросы… Нет, подчинился.

Планёр дернуло – так резко, что я испугался за всю хрупкуюконструкцию. Мы рванули вперед – тент, солдаты, Питер, машущий флажкамисигнальщик вмиг остались позади. Стекла кабины разом залило дождем, потом ветерсорвал капли. Планёр несся все быстрее и быстрее, тросы с огромной скоростьюсматывались, исчезая в широких косых амбразурах башенок.

– Сестра нам в помощь! Спаси и сохрани! – крикнула Хелен. Иот этой запоздало тревожной молитвы меня обдало страхом. Вовсе она не уверена вудаче, летунья Хелен…

Толчки прекратились. Тросы еще тянули нас вперед, но планёруже оторвался от дорожки и взмывал в небо. Еще через мгновение канатыотцепились. Было невыносимо тихо – тонкое пение ветра казалось наваждением.Внизу мелькали мокрые серые камни летного поля, вмиг ставшие крошечнымистроения. Вверху колыхалось низкое небо.

– Держись, Ильмар!

Хелен коснулась запала. Как она ухитрялась все делать сосвоей сломанной рукой – не представляю. Да и ногами она жала на какие-торычаги, словно ехала на модном бицикле.

Подо мной взревел толкач. Как барон Мюнхгаузен из сказки,оседлавший сигнальную ракету, мы мчались на огненном коне…

– Хелен, тебе же говорили экономить…

Я осекся. Нет, неистребимо желание советовать! Неискоренимо!Почему мы всегда знаем, как лучше сделать то, чего сами делать не умеем?

К счастью, Хелен за ревом толкача и управлением планёромменя не услышала. Делала она с машиной что-то странное – задирала ее нос всевыше и выше, будто мы и впрямь были карнавальной шутихой, пущенной в зенит.

– Хелен… – охрипшим от ужаса голосом прошептал я. Потомзакрыл глаза. Спокойнее не стало. Умом я понимал, что мы летим прямо в небо, вто время как все чувства утверждали, что валимся вниз. Планёр раскачивало икидало из стороны в сторону. Наверное, мы сейчас воткнемся в камни…

Я открыл глаза. Эх, надо было всю фляжку у Питера выпить…Прямо над нами были тучи, и все приближались, приближались…

Словно услышав мои мысли, Хелен вдруг сказала:

– Питер сейчас ругается в голос. Он вообще в толкачи неверит…

Сглотнув комок, я сказал:

– Скопцы – они все трусоваты…

– Что? Да не скопец он, просто дал обет избегать плотскихрадостей…

Тучи приближались. Я попытался углядеть, далеко ли земля, нонебо, казалось, было повсюду.

– Хелен, тучи…

– Что тучи? Не бойся, это видимость одна, пар…

– Знаю, не дурак!

Знать-то я и впрямь знал, еще с детства, учитель в школемногое рассказывал про научный прогресс. Вот только поди поверь в то, что тучи– один пар, когда на глаз видно – плотные, вязкие, будто грязный снег. Врежемся– точно застрянем! Или отскочим, и вниз… На пути с Печальных Островов небовсюду было ясным, я об этой опасности и не думал, а сейчас…

– Хелен…

– А хорошую байку я коменданту сплела? Вот и пригодился твойдурацкий наряд. А ты действительно умеешь рисовать?

Я застонал от стыда. Хелен, как в прошлый раз Марк,отвлекала меня, дурака, зубы заговаривала. Ей и так несладко – вон сколькорычажков перед ней, циферблатов. Плечи так и ходят – видно, нелегко рулипланёрные тягать, да еще со сломанной рукой. Работа летуна – и мужику не мед, ауж для женщины… для калечной… совсем немыслимо.

– Хелен, не отвлекайся, – попросил я. – Я держусь.

Она ответила лишь через минуту, когда облака оказалисьсовсем рядом.

– Молодец, Ильмар…

Эта похвала придала мне силы. Сжав зубы, я сдержал крик и,когда облачная фланель накрыла нас, не издал ни звука.

Словно в мутную воду окунули!

За стеклами стало темным-темно, лишь сзади, от ревущеготолкача, шел оранжевый свет. А за пределами его – серая муть, войлок…

– Ильмар, ты как?

– Ничего… – прошептал я. – Хелен, а выпить у тебя есть?

– Там же, где и раньше. Тот карман – для галет и фляги.

Я обернулся, нащупывая за креслом карман с продуктами. Ага…

После пары хороших глотков чуть полегчало. Я даже смогспокойно взирать на серую муть снаружи. И впрямь – пар, туман, одна видимость…

– Хелен, зачем ты в тучи влетела?

– Надо подняться выше облачного слоя.

Она дернула рычаг, планёр толкнуло, наступила тишина.

– Что, сгорел толкач? – спросил я.

– Да. Молчи…

Казалось, Хелен всматривается, пытаясь найти в облачноммолоке что-то, ей одной понятное. Рука летуньи нависла над запалом. Собираетсяеще один толкач поджечь?

– Выходим… – с явным облегчением проронила она.

И в тот же миг мир вокруг просветлел – и мы вынеслись изоблаков!

Я вскрикнул – не от страха, от восторга. Это было таккрасиво… человеку просто не дано видеть такую красоту.

Под нами тянулись облака. Сплошной пеленой, во весьгоризонт. Только уже не серые, тоскливые, а белые, будто снег. Под намираскинулось бесконечное заснеженное поле, холмистая равнина, которой никогда некасалась человеческая нога. Причудливые завитки, застывшие фонтаны, ленивыеводопады облачной пены… А над всем этим – ослепительное голубое небо и яркоесолнце.

– Хелен… – прошептал я. – Как красиво, Хелен…

Облачное море под нами жило своей, неторопливой иразмеренной жизнью. Текли ленивые воздушные реки, крутились облачные омуты,снежной пылью проносились прозрачные клочья тумана. По белой равнине неслосьтемное пятнышко, легко перескакивая через самые огромные гряды. Мгновение явглядывался в него, пытаясь понять, что за птица взвилась над облаками, а потомкрикнул: