Прочитанные ею истории обычно повествовали о том, чточеловеческий разум реагирует на экстремальные ситуации так же, как осьминог,который, ощущая опасность, выпускает маскирующую жидкость. Шок все скрываетпеленой беспамятства. Так было во многих случаях с людьми, которых захватываливместе с самолетами или вытаскивали из горящих домов, людьми, которые попадалив автокатастрофы или завалы в шахте. Она читала даже про одну даму, парашюткоторой не раскрылся и которая тем не менее сказочным образом осталась жива –она упала в трясину.

Ее спросили: на что это похоже – падать с неба? Что выподумали в тот момент, когда ваш парашют не раскрылся и вы поняли, что он ужене раскроется? А дама ответила: «Я не помню. Я помню, как пускач похлопал меняпо спине, а по радио слышалась какая-то попса, но следующее, что я помню, – этоя лежу на носилках и спрашиваю одного из мужчин, которые меня несут, серьезноли я расшиблась. А все, что посередине. – просто сплошной туман. Думаю, ямолилась, но и это не могу утверждать наверное».

«Наверное, ты помнишь все, моя попрыгунья, – подумалаДжесси, – и солгала им, как и я. И, возможно, по тем же причинам. Насколько японяла, каждый из героев этих историй и каждая книга, повествующая о них,врут».

Возможно, кто-то и запамятовал все. Так или нет, но онапомнила каждую секунду, которую провела, прикованная к кровати. От момента,когда ударила Джералда ногой в пах, и до последнего жуткого мига, когда,посмотрев в зеркальце на ветровом стекле, увидела это мерзкое существо на заднемсиденье «мерседеса». Она помнила все до мельчайших подробностей. Помнила этимгновения днем и, увы, ночью тоже, в жутких снах они возвращались к ней ещеболее страшными, когда бокал с водой скользил по наклоненной полке, срывался иразбивался об пол, а бродячий пес игнорировал холодное мясо на полу радигорячего на кровати и при этом в углу маячил ночной гость и вопрошал голосомотца: «Ты любишь меня, Чудо-Юдо?», – да еще и какие-то личинки извергались изего торчащего пениса.

Но вспоминать пережитое и рассказывать об этом кому-тодругому – разные вещи, хотя бы эти воспоминания и сны мучили и заставляликричать по ночам. Она потеряла семнадцать фунтов веса с октября, снова началакурить (полторы пачки в день), не могла заснуть без снотворного, ее формы пересталибыть формами, голова стала седой. Ну, с этой последней бедой она могласправиться – уже пять лет или даже больше она красилась, – однако у нее нехватало решимости набрать номер салона «Очарование» в Вест-Бруке и назначитьсеанс. Кроме того, для кого ей было прихорашиваться? Или она собиралась пойтипо барам?

«Ничего себе идея, – подумала Джесси. – Там какой-нибудьпарень спросит, может ли он угостить меня коктейлем. А я скажу, что да, может,и пока бармен будет готовить налиток, я расскажу ему будничным тоном, что сомною произошло и какие сны мне снятся. Интересно будет посмотреть, как он отменя сбежит».

В середине ноября, когда она убедилась, что полиция и газетыоставили ее в покое, а сексуальный аспект ее истории удалось скрыть, она сноварешила попробовать полечиться у Норы Каллигэн. Вероятно, она просто не хотеласидеть оставшиеся тридцать или сорок лет жизни в одиночестве и изматывать себя,переживая происшедшее. Как изменилась бы ее жизнь, если бы в свое время онасумела объяснить Hope, что случилось в день затмения? И может, все было быиначе, если бы та девушка не пришла на семинар в Ньюуорте? Может, и ничего быне изменилось.., а возможно, и очень многое.

Она позвонила в одну из контор, с которыми Нора быласвязана, и была как громом поражена, узнав, что Нора умерла от лейкемии годтому назад. Девушка секретарь спросила, не желает ли Джесси встретиться сЛорелом Стивенсоном, но Джесси помнила этого Лорела: высокий, с чернымиволосами, темными глазами и лицом гомика. Она сказала девушке, что подумает. Ис консультантами было покончено.

За эти три месяца у нее были хорошие (когда она не бояласьвыйти на улицу) и плохие дни (когда она боялась покинуть даже комнату, неговоря уже о доме), но только Брендон Майлерон более или менее был в курсетого, что произошло с Джесси Бюлингейм в доме на озере… И он не верил внекоторые детали этой истории. Особенно сначала.

– Не было серьги с жемчугом, – сообщил он ей наутро послетого, как она рассказала ему о незнакомце с длинным белым лицом. – И не былоследа на полу. Во всяком случае, в официальных полицейских отчетах.

Джесси пожала плечами и промолчала. Она могла бы сказать емукое-что, но решила лучше промолчать. Ей нужен был внимательный собеседник в этипервые недели после освобождения из коттеджа на озере, и Брендон прекрасносправился с этой задачей. И она не хотела, чтобы безумные идеи и словаоттолкнули его. Кроме того, она допускала, что Брендон прав. Может,действительно, ее визитер был всего лишь игрой теней и лунного света.

Мало-помалу она сумела убедить себя, что ее ночной гость былсоздан игрой теней на стене и ее воображением. Если это и было так, то, не будьэтой игры, она никогда бы не придумала тот эксперимент с бокалом. И даже еслибы взяла его, не выдумала бы фокус с карточкой в качестве трубки для питья.Нет, ее воображение вполне имело право на галлюцинации: ведь в ту глухую,страшную ночь она была совершенно одна. «Любое выздоровление, – подумалаДжесси, – начинается с отделения фантазий от реальности». Она сказала об этомБрендону, а он улыбнулся, поцеловал ее в висок и сказал, что она на пути к полномувыздоровлению.

Однако в прошлую пятницу ей попалась статья на региональнойполосе «Геральда», и она разрушила построенный ею карточный домик. ИсторияРеймонда Эндрю Жобера за неделю прошла путь от колонки между светскимисплетнями и полицейскими новостями до огромных заголовков на первой странице. Авчера.., через семь дней после того, как имя Жобера появилось в региональнойхронике…

Раздался стук в дверь, и ее сковал мгновенный приступстраха. Лишь через несколько секунд ее сознание дало отбой.

– Мэгги? Это ты?

– Конечно, я, мэм.

– Входи.

Мэган Лендис, которую Джесси наняла в декабре (как раз когдапоступил по почте первый солидный страховой чек), вошла со стаканом молока наподносе. Маленькая розовая таблетка притаилась рядом. При виде стакана праваярука Джесси начала зудеть. Это была знакомая реакция, хотя в последнее времяона появлялась все реже. Хорошо еще, что прекратились эти судороги и ощущениясдираемой кожи. До Рождества Джесси не могла себе представить, что когда-либобудет пить из стеклянного стакана.

– Как наша лапка сегодня? – спросила Мэгги, словно онапочувствовала зуд в руке Джесси. Впрочем, Джесси это не удивило – Мэггипрекрасно ее понимала.

Рука, о которой шла речь, теперь лежала, освещенная солнцем:свет и отвлек Джесси от того, что она печатала на компьютере: на руке быланадета черная синтетическая перчатка с узором. Джесси полагала, что дизайнперчатки для ожогов (а так называлась ее перчатка) успешно прогрессируетблагодаря несчастным случаям и войнам. Она не отказалась носить перчатку и былаблагодарна врачам. После третьей пересадки кожи она поняла, что благодарностьявляется одним из мостов, по которым люди бегут от безумия.