Пришлось брать дурищу в тунике с собой. Ее посадили назадний широченный диван в «бентли», а сами сели впереди, Антон за рулем.

Пока ехали, Антон без умолку болтал о своей новой идеологии,может быть, он решил за дорогу до аэропорта обратить и дедушку в свою веру.Шестьдесят процентов населения на Острове – сформировавшиеся яки. Вы, старыеврэвакуанты, оторвались от жизни, не знаете жизни народа, не знаете тенденцийсовременной жизни. Долг современной молодежи – способствовать пробуждениюнационального сознания. Все русское на Острове – это вчерашний день, всетатарское – позавчерашний день, англоязычное население – это вообще вздор.Нельзя цепляться за призрака, надо искать новые пути.

Дед соглашался, что в рассуждениях внука есть определенныйрезон, но, по его мнению, они слишком преждевременны. Чтобы говорить о новойнации, нужно прокатиться по меньшей мере еще через пару поколений. Сейчас нетни культуры яки, ни языка яки. Это просто мешанина, исковерканные русские,татарские и английские слова с вкраплениями романских и греческих элементов.

Внук возражал. Скоро будут учебники по языку яки, словари,газеты на яки, журналы, канал телевидения. Есть уже интересные писатели, одиниз них он сам, писатель Тон Луч…

– Ваше движение, – сказал АрсенийНиколаевич, – если уж оно существует, должно быть гораздо скромнее, онодолжно носить просветительский характер, а не…

– Если мы будем скромнее, будет поздно, – вдругсказал Антон тихо и задумчиво. – Может быть, ты и прав, дед, мы родилисьслишком рано, но если мы будем ждать, все будет кончено очень быстро. Нассожрет Совдепия, или здесь установится фашизм… Словом… – Он замолчал.

Арсений Николаевич впервые серьезно посмотрел на своеголюбимого мальчишку, впервые подумал, что он его недооценивает, впервые подумал,что тот стал взрослым, совсем взрослым.

Лидочка Нессельроде в мужских разговорах участия непринимала, она была подчеркнуто женственна и романтична. Откинувшись на кожаныесиденья, она как бы мечтала, глядя на пролетающие звезды, луну, облака.

Аэро-Симфи раскинулся к северу от столицы, сразу за склонамикрымских гор, целый, отдельный город с микрогруппами разноэтажных светящихсястроений, с пересечением автотрасс и бесчисленными паркингами, уставленнымимашинами. В центре на грани ранвеев, как называют здесь взлетные дорожки,возвышается гигантский светящийся гриб (если бы можно было приблизительно такназвать данную архитектурную форму) центральной башни Аэро-Симфи.

Администрация Аэро-Симфи гордилась тем, что отсюдапассажирам не хочется улетать. В самом деле, попадая в бесконечные залы, холлы,гостиные, круглосуточно работающие элегантные магазины и бесчисленные интимныебары, ступая по пружинящим мягким полам, вбирая еле слышную успокаивающуюмузыку, краем уха слушая очень отчетливую, но очень ненавязчивую речь дикторов,предваряемую мягким, как бы бархатом по бархату, гонгом, вы чувствуете себя внадежных, заботливых и ненавязчивых руках современной гуманистическойцивилизации, и вам в самом деле не очень-то хочется улетать в какую-нибудькошмарную слякотную Москву или в вечно бастующий Париж, где ваш чемодан могутзапросто выбросить на улицу. Собственно говоря, можно и не улетать, можно здесьжить неделями, гулять по гигантскому зданию, наблюдать взлеты и посадки, вкуснообедать в различных уютных национальных ресторанчиках, знакомиться странзитными легкомысленными пассажирами, ночевать в звуконепроницаемых,обдуваемых великолепнейшим воздухом номерах, никуда не ехать, но чувствоватьсебя тем не менее в атмосфере путешествия.

В баре «Империя» в этот час не было никого, кроме ФредаБакстера с его дамой. Греховодник представил свою проституточку оченьцеремонно:

– Тина, это мой старый друг, еще по войне, старый Арси.Арси, познакомься с мадемуазель Тиной из Финляндии. Ты говоришь по-фински,Арси? Жаль. Впрочем, мадемуазель Тина понимает по-английски, по-немецки и даженемного по-русски. И даже слегка по-французски, – добавил он, улыбнувшись.

Тина (то есть, разумеется, Таня) протянула руку АрсениюНиколаевичу и улыбнулась очень открыто, спокойно и, как показалось старомудворянину, слегка презрительно. Они сидели в полукруглом алькове, обтянутомсафьяновой кожей, вокруг стола, над которым висела старомодная лампа с бахромой.

– Мне нужно сказать тебе перед отлетом несколькослов, – Бакстер выглядел грустноватым и усталым. – Может быть,мадемуазель Тина посидит с молодежью у стойки?

– Хелло, – сказал Антон. – Пошли с нами,миссис.

Он повел «женщин к стойке, за которой скучал одинокийкрасавец-бартендер с седыми висками, ходячая реклама „Выпей „Смирнофф“ и у тебяперехватит дыхание“. Он, конечно, оказался (или причислял себя к) яки, и потомупорванная майка Антона вызвала у него внепрофессиональные симпатии. Он включилтелевизор за стойкой и на одном из двенадцати каналов нашел повтор Ти-Ви-Мига.Антон комментировал изображение, горячился, пытался донести и до „финки“ с ееобрывочными языками смысл происходящего, апеллировал и к Лидочке Нессельроде,но та только улыбалась – она смотрела на себя со стороны: ночной аэропорт,почти пустой бар, молодая женщина-аристократка ждет прилета своегожениха-аристократа. В мире плебейских страстей – две аристократические душиприближаются друг к другу.

Таня притворялась, что она почти ничего не понимаетпо-русски и гораздо больше, чем на самом деле, понимает по-английски. Разговор,как это обычно в Крыму, легко перескакивал с русского на английский, мелькали итатарские, и итальянские, и еще какие-то, совсем уж непонятного происхождения слова.

– Сложная проблема, сэр, – говорилбартендер. – Возьмите меня. Батя мой – чистый кубанский казак, а аниманаполовину гречанка, наполовину бритиш. Женился я на татарочке, а дочка моясейчас замуж вышла за серба с одной четвертью итальянской крови. Сложныйкоктейль тут у нас получается, сэр, на нашем Острове.

– Этот коктейль называется «Яки», – сказал Антон.Бартендер хлопнул себя по лбу.

– Блестящая идея, сэр. Это будет мой фирменный напиток.Коктейль «Яки»! Я возьму патент!

– Мне за идею бесплатная выпивка, – засмеялсяАнтон.

– Whenever you want sir! – захохотал бартендер.

– Вы здесь туристка, милочка? – любезно спросилаЛидочка Нессельроде Таню. – Иа!Чудесно! А я, знаете ли, жду своего жениха,он должен вернуться из дальних странствий. Нихт ферштеен? Фиансей, компрэнэ ву?Май брайдгрум…

За столиком под бахромчатой лампой между тем неторопливобеседовали друг с другом два старика.

– Жизнь наша кончается, Арсений, – говорилБакстер. – Давай напьемся, как в старые годы?