– Как же… как же? – Мария в растерянности обвела глазамикаменные стены кабинета.

Вайян же расплылся в торжествующей улыбке:

– Здесь есть одна лазейка, стародавний тайный ход вон в томшкафу. Знали о нем только двое… дружков, скажем так, отпетых мошенников.Одного, подлеца из подлецов и хитреца из хитрецов, звали Мердесак, это уж потомон для благозвучия Виданжором назвался – ох и странные же у него понятия облагозвучии, не правда ли? – а второй… Второй был просто молодой олух, который,однако, считал себя таким умным, таким ловким!.. Черта с два! – с внезапнойгоречью выкрикнул Вайян, стукнув себя кулаком по лбу. – Мы с ним, с Мердесаком,вместе делали дела, вот и сговорились, чтобы все пополам, и купили у директораломбарда выгодное место его помощника – за хорошие деньги! А здесь ведь, в этойкуче [72] благочестия, зарыты настоящие клады. Надо только иметь голову и руки,чтобы их брать, брать, брать! – Глаза Вайяна вспыхнули жадным блеском. – Однакоу Мердесака голова оказалась поумнее моей, а руки – подлиннее. Один раз япоймал его на обмане – бесчестном обмане!

Тут Вайян заметил выражение лица Марии.

– Тебе смешно, что такой разбойник, как я, говорит о чести?Она есть, есть у нас, как и у благородных людей. У каждого своя честь: одна дляворов, другая для купцов, третья для герцогов и баронов, но законы всякой изних неумолимы!

– Да, – вздохнула Мария. – Да, я знаю.

– Итак, у нас с Виданжором вспыхнула ссора: я настаивал, онзапирался, но вскоре признал свою вину с таким откровенным цинизмом, что японял: о случайности и речи нет, он все заранее продумал и решил избавиться отменя. Я схватился за нож, он вытащил пистолет. Один из нас должен был умереть.Мердесак выстрелил, но пистолет дал осечку. Мы стояли по обе стороны стола, он– там, где сидит сейчас, – Вайян небрежно кивнул на мертвеца. – Был мой честныйчеред нанести удар, и вдруг Мердесак стукнул кулаком по панели, и пол под моиминогами начал проваливаться: я, как дурак, стоял на крышке люка, не имея нималейшего представления об этом дьявольском механизме. Я падал, но еще успелметнуть нож, успел заметить, как лицо Мердесака окрасилось кровью – лезвиезадело ему челюсть! – а потом я с воплем полетел в поток воды и нечистот,несущийся в Сену.

Мария стиснула руки у горла. Теперь и она смотрела на Вайянас тем же недоверчивым ужасом, что и Виданжор: в самом деле, живой человек переднею или призрак? Как было возможно выбраться из гибельной пропасти?

Вайян понял ее немой вопрос.

– Я ведь родился в Марселе, – пояснил он. – Знаешь, какоетам море? Какие волны? Я был безумец, мальчишка, я любил плавать в шторм, язнал: море мне друг. Что по сравнению со штормом бултыханье этой вонючейклоаки, – он пренебрежительно ударил подошвой об пол, – особенно если пловцаподдерживают ненависть и жажда мести? Не помню, не знаю как, но я выплыл крешетке, которая загораживает выход канала в Сену, на ней оседают крупныенечистоты, вроде трупов, – он брезгливо передернул плечами. – Никогда не думал,что в Париже столько трупов сбрасывают в эти очистные сооружения. Может быть,кто-то прибился к решетке еще живой, вроде меня, и не смог выбраться всвободную воду реки. Самым страшным мгновением моей жизни было то, когда яосознал, что выхода нет.

Он опустил голову, умолк.

– И как же ты… – пролепетала Мария, содрогнувшись,представив себе руки, сотрясающие осклизлую тяжелую решетку в последнем усилиижизни, все слабее, все слабее…

Вайян поднял голову. В глазах его была растерянность.

– Сам не знаю. Я бился, бился об эту решетку… Труп какого-тобедняги, уже весь разбухший, облепленный мутью, колыхался рядом, словноуспокаивая: ничего, мол, ничего, оставь напрасные усилия. Помню последнюювспышку ненависти к Мердесаку, помню свою клятву, что если мне не выбраться насвет божий, то хоть призрак мой отыщет проклятого убийцу и отомстит ему. Потомя потерял сознание, потом… не помню, не знаю, что было потом, не помню, как яочутился на каменных ступеньках набережной. Может, уже в беспамятстве нашелкакую-то лазейку, может быть, ржавый замок решетки не выдержал моих усилий, аможет, я все еще болтаюсь там, в вонючих сточных водах, то опускаясь на дно, товсплывая, весь раздутый, оплывший, – болтаюсь рядом с моими товарищами понесчастью. Так что, возможно, это призрак мой исполнил ту последнюю клятву,явился сегодня сюда, к Мердесаку…

Он говорил, понурясь, невнятно, как в бреду, и у Марии зубывдруг начали выбивать неудержимую дробь.

Вайян поднял голову, увидел бледное лицо Марии и,расхохотавшись, заключил ее в объятия, стиснул так крепко, что она невольновскрикнула.

– Да нет, нет, не бойся! Я живой, живой!

– Ты уверен? – нашла в себе силы улыбнуться Мария.

– А как же?! Разве призрак может в один присест умятьжареного каплуна? Да еще целый хлеб в придачу! Разве призрак может выпить двебутылки вина и… – он лукаво подмигнул, – так опьянеть, чтобы спать двое суток?Разве призрак может перенести на себе красотку через лужу и при этом успетьсрезать кошелек из-под ее юбок?

– Призрак-то? – хмыкнула Мария. – Кошелек срезать?Вообще-то, наверное, нет, но твой призрак – очень даже может!

Вайян расхохотался:

– Да разве может призрак участвовать в похищении той жекрасотки, угрожать ей, – а потом так потерять от нее голову, чтобы свалиться снею на кровать, предаться любви и позорно проспать ее бегство… – Он осекся,пораженный тем, как вдруг померкло лицо Марии, пораженный блеском ее глаз,наполнившихся слезами. – Что?

Она покачала головой, но Вайян побледнел так же, как она.

– Что-то было… не так? – прохрипел он.

Мария нехотя кивнула.

– И твой муж узнал?

Мария опять кивнула.

Вайян сокрушенно покачал головой и еще крепче прижал ее ксебе.

– Прости… я тебя подвел…

– Я бы хотела уйти отсюда. – Мария отстранилась отпритихшего Вайяна.

– Да-да, конечно, – засуетился он. – Вот здесь, в шкафу,лестница, я тебе покажу.

Мария взяла со стола заветный серый мешочек.

– А ты не знаешь какого-нибудь надежного ростовщика? –спросила она с опаской.

Вайян посмотрел на нее с удивлением:

– Зачем?