– Как зачем? Мне нужны деньги, много денег – пятьдесят тысячливров. И как можно скорее!

У Вайяна был такой изумленный взгляд, словно он отродясь неслыхивал ничего более странного.

– Еще, что ли? Кроме этих? – Он кивнул на мешочки, лежащиена столе.

– А, ну конечно, я и не подумала даже! – Мария вновьопустила на стол серенький шелковый мешочек и, сняв шейный платок, кое-какувязала в него мешочки с деньгами. С усилием подняла узелок:

– Ого! Тяжеленький! Ну, пойдем же быстрее…

– Погоди! Ты забыла! – Вайян протянул ей драгоценности, итеперь пришла очередь Марии уставиться на него изумленными глазами.

– Это же заклад! – И вдруг до нее дошло, что имел в видуВайян. – Я не могу. Я так не могу!

– Как не можешь? – спросил Вайян. – Как именно? Не можешьзабрать свои вещи у человека, замышлявшего изнасиловать и убить тебя?

– Но это грабеж, – прошептала Мария. – Эти деньги – илидрагоценности вместо них – принадлежат ломбарду.

– Так вот, чтоб ты знала, – назидательно поднял палец Вайян.– Все, что принадлежит ломбарду, хранится там, в том зале, через который тыпроходила, вернее, в комнатах, отгороженных решетчатыми дверьми, а здесь былличный кабинет поганого Мердесака, и все, что он держал тут, принадлежало ему…и мне.

– Тебе?!

– Ты слышала, что он сказал? Мердесак сам признал, что онмне должен. Так что никакой это не грабеж – я просто прошу тебя взять деньги. Вконце концов, – он быстро, жалобно заморгал, – это же я… это из-за меня… чуетмое сердце, ты из-за меня столько натерпелась!

У Марии защипало глаза. Да, кажется, Вайян или знал больше,или чувствовал тоньше, чем хотел показать. Она задумчиво теребила алую завязку,а в памяти вдруг снова возникло милое лицо матушки в мягком сиянии жемчугов. Нуразве это не будет только справедливо – что она сбережет матушкины подарки?

– Вот-вот, – кивнул Вайян. – А ей… ну, ей! – ты отдай этиденьги. На них кровь и слезы – они с нею сами сочтутся.

Мария подалась вперед, порывисто коснулась губами губВайяна. Он вздрогнул, словно хотел снова обнять ее, но она отпрянула и покачалаголовой:

– Нет, нет! Вайян, мне нужно, нужно идти!

– Хорошо.

Он пошел было к шкафу и вдруг замер, схватился за голову,понурился, словно бы даже меньше ростом сделался, и недоброе предчувствиезаледенило душу Марии. Она метнулась к входной двери, рванула, но ее дажеВиданжор не тотчас отворял, что же говорить о ней, обессиленной? Вайян однимпрыжком оказался рядом, оттолкнул ее от двери:

– С ума сошла?! Если ты выйдешь отсюда, все увидят, как тывышла с кучей денег, а потом найдут здесь заколотого Мердесака. И даже если ясброшу его в люк, все равно… кровь! – Он повел рукою вокруг. – Нет, ты должнауйти незаметно, я выведу тебя, только…

– Что? – прошелестела Мария похолодевшими губами и неповерила себе, услыхав в ответ:

– Напиши завещание.

* * *

Ноги Марии подкосились, она, наверное, упала бы, да какое-тосиденье, к счастью, оказалось рядом; она тяжело опустилась на него и толькотогда заметила, что это – кресло, которое недавно едва не сделалось местом еепогибели.

Несколько минут назад она вскочила с него, словно с горячихугольев, а сейчас ей было все равно. Жалость, нежность, и взаимное сочувствие,и понимание, и горячность дружбы, соединявшие ее с Вайяном только что, вмигисчезли, исчезли без следа, как бы развеялись иссушающим ветром чьей-тобезмерной алчности…

Она не плакала – сухая горечь жгла горло, но в ее склоненнойголове и понурых плечах было такое отчаяние, что Вайян вдруг повалился ей вноги, схватил, зацеловал ледяные, безвольно повисшие руки, бессвязно, горячечнозабормотал:

– Да что ж ты? Что? Думаешь, я враг и палач тебе? Ты пойми,ты пойми меня! Я отрекся от своих злодейств, я отказался тебя преследовать, нов руках у них, – он с ненавистью мотнул головой куда-то в сторону, – моя мать,они пригрозили, что, ежели я каким угодно манером не выманю у тебя завещание,они убьют ее, убьют! А она старуха, у нее никого, кроме меня, нет, и у меня –никого.

Мария надрывно всхлипнула и наконец-то взглянула в молящиеглаза Вайяна.

– Я и тебя в обиду не дам! – вскричал он. – Бумагу пустьберут, а тебя я оберегать буду! Вот… – Он вырвал из кармана какой-то темныйкомок, похожий на смолу, но с острым запахом, показал Марии и торопливо сунул вее узел: – Это пернак!

Она недоумевающе пожала плечами.

– Да пернак же, – настаивал Вайян. – Это противоядие –лучшее из всех, какие только есть на земле, лучше, чем рог единорога и клыкнарвала! Ты должна будешь пить его настой утром и вечером, и оно убережет тебяот всякой отравы.

Мария быстро кивнула, едва подавив усмешку. Конечно! Пернак!А от ножа? От пули? От удавки наемного убийцы ее тоже убережет грязный комочекостро пахнущей смолы? Ох, это новое разочарование пересилило все горе нынешнегодня, и слезы, заструившиеся наконец из ее глаз, были солонее всех, пролитыхсегодня!

– Ладно, – безжизненным голосом пробормотал Вайян, с трудомподнимаясь с колен. – Иди… что я, зверь какой-то? Иди, клянусь: больше ты меняникогда не увидишь!

Он дернул за ручки дверцы одного из шкафов, распахнул – иМария с восторгом увидела узкую лестницу, ведущую куда-то вниз, вниз… кпромельку дневного света, перестуку колес по мостовой, к людскому гомону – кбегству! К жизни!

Мария рванулась, не чуя ног, не чуя тяжести узелка, ступилауже на порог… да и замерла.

Ведь если она умчится сейчас отсюда, то никогда больше неувидит Вайяна (почему-то Мария не сомневалась, что он сдержит слово любойценой). Однако враг Марии не отступится от нее. Он, вернее она, наймет новыхпалачей… Но Мария все же узнает имя своего тайного врага; ведь знать своего врага– наполовину победить его. К тому же она в долгу перед Вайяном, он спас ейжизнь! И тут еще образ какой-то старой седой женщины с тоскливым измученнымвзором возник перед ней: ждет своего сына, а его все нет, нет…

Мария тряхнула головой, прогоняя видение. Не глядя наВайяна, вернулась к столу, брезгливо взяла забрызганное кровью Мердесака перо,лист бумаги.

– Говори, что писать. Только побыстрее, пока я непередумала.