Спустившись вниз, Виктор выбрал местечко на траве, рядом скостром, но под защитой деревьев. Не хотелось бы, задремав, проснуться подбезжалостно палящим солнцем. Пока еще холодно, но день обещал быть жарким.

Он и впрямь заснул легко, почти сразу найдя позу, прикоторой тело болело не сильно, скорее просто ныло, как после интенсивнойтренировки. Легкий ветерок ласково гладил кожу, Виктор так и забылся, сощущением чьей-то заботливой ласки…

И почти не удивился, обнаружив себя на белом песке, рядом сплещущей черной водой. Его сны все же имели внутреннюю логику — он былсовершенно обнаженным, как и в реальности, и даже ушибы и кровоподтеки имелись.

Вслед за колючей полосой осоки… ох, ведь придется идти поней босиком… виднелось пепелище. Два-три обугленных столба торчали из земли,виднелись горки почерневших, но не сгоревших предметов. Наверное, тех самых«моделей»…

Что там говорил кряжистый уродец? «В лесок сходи»?Воспользуемся приглашением.

Виктор двинулся по тропинке, так и не выпрямившейся споследнего раза. Ноги кололо, но он старался не обращать внимания на царапины.Это сон, только сон. Ничего страшного не случится. Лучше любоваться… нет,любоваться местностью не получается, уж слишком она неестественная. Будтонаписанная самыми яркими из имеющихся красок картина безумного сюрреалиста.

Одни полупрозрачные горы чего стоят. Если присмотреться, томожно уловить сквозь их мутную толщу очертания каких-то далеких просторов. Илиэто что-то иное? Рудные жилы, исполинские золотые самородки… Есть золото всерых горах.

А сине-фиолетовый лес приближался. Уже можно было разглядетьформу листьев — тонких, острых, неестественно одинаковых, будто не было дляэтих деревьев никаких сезонов, листопадов и обновлений.

— Хозяин! — крикнул Виктор. Поскольку толстяк так и неудосужился представиться, он решил соблюдать хотя бы внешнюю вежливость. —Гостя ждешь?

Никакого ответа. Но он не сомневался — коротышка объявится.Может, и сейчас уже наблюдает за ним. Ожидает чего-то, выбирает подходящиймомент…

Осока кончилась, под ногами пошла нормальная, мягкая трава.Виктор ускорил шаг и вступил под фиолетовый покров леса.

Ничего необычного. Лес как лес. Только фиолетовый. А так… ивоздух живой, свежий, и тишина…

Нет. Тишина какая-то нарочитая. Чрезмерная. В живом лесувсегда есть звуки, шорохи, движение. А этот будто спит.

Виктор двинулся дальше. Заблудиться он не боялся — смешнобыло бы это здесь, во сне. И все же… Что-то начинало давить. Еще незаметно,едва ощутимо. Будто бы не хватало какой-то малости, без которой мир тускнеет истановится декорациями кошмара — как в тех снах, когда рука нащупываетвыключатель — и лампочка зажигается, но тускло-тускло, не разгоняя тьмы, а лишьделая ее гуще, непрогляднее…

Он встряхнулся. Да что же это, в самом деле! Солнца тут нет,но светло же! И никаких монстров, никаких магов. Откуда берется тоскливыйстрах?

Несколько раз ему чудился шорох за спиной. Виктороглядывался — но фиолетовый лес оставался безлюдным. Похоже, действительночудится… И когда деревья расступились, открывая поляну, он не удержался отвздоха облегчения.

На поляне стоял домик. Не такой, как пакгауз на берегу, анормальный деревянный домишко, с крытой шифером крышей, выкрашеннойоблупившейся зеленой краской верандой, беленькими занавесками на окнах.

Виктор даже засмеялся — так неуместен был домик в фиолетовомлесу, и в то же время таким облегчением отозвалось в сердце его присутствие.Вряд ли здесь может обитать коренастый алхимик. И слава Богу! Не надо никакихбольше уродов! Сыт он ими по горло!

Подойдя к двери, Виктор тщательно вытер ноги о половичок.Постучал. Никакого ответа. Он толкнул незапертую дверь — та тихонькозаскрипела. Веранда была пуста, лишь покачивался растянутый между стенамигамак.

— Есть кто дома?

Похоже, это становится его любимым вопросом…

Тишина.

Похоже, это становится любимым ответом…

Виктор прошел на веранду. Открыл вторую дверь, заглянул.Большая, чистая комната. Растопленная печь — невысокая, такие на дачах ставят.Стол, покрытый цветастой клеенкой. На деревянной подставочке — сковорода, в нейдымящаяся жареная картошка с грибами. Кувшин, налитое в стаканы молоко.Крупными кусками нарезанный хлеб. Полное ощущение, что хозяева только чтовышли.

Вот только куда? В доме обнаружилась еще одна комнатка —Виктор увидел там две аккуратно застеленные кровати, закрытое изнутри окно. Навсякий случай он посмотрел под кроватями и даже заглянул в шкафы. Кроменехитрой одежды и чистого белья, там ничего не нашлось.

— Где вы все? — спросил он, все еще надеясь получить ответ.— Эй! Я не бандит, не вор! Люди!

Тихо. Исходит паром еда на столе, качается гамак на веранде.Идиллия. Селись и живи. Никого уже нет.

И не будет.

Виктор вдруг почувствовал, что дом мертв. Убит. Пустаяскорлупа, из которой небрежно выдрали жизнь. И в лесу — то же самое. И застеклянными горами. Мир мертв, превратился в бескрайнюю пустыню. В место ссылки— для него одного. Он уже не проснется. Тело истлеет на берегу, а он будет житьздесь. Один — навсегда.

— Нет, — прошептал он. — Не хочу!

Бросился к двери — и едва не наткнулся на входящего«алхимика». Радость при виде красномордого урода была так велика, что Викторедва удержался от нелепого желания — обнять его.

— Во, куда забрел-то, — цепким взглядом окидывая комнату,произнес тот. — Картофанчик горяченький… посторонись…

Отстранив Виктора, здоровяк протопал к столу. Уселся нажалобно скрипнувший стул и принялся загребать прямо из фырчащей сковородки,ссыпая грибы и картошку во вместительный рот.

— У… тафай… пфодиняй…

— Что?

— Давай! Присоединяйся! — прожевав, повторил «алхимик». Изорта его валил пар. — Не жисть — а малина! Верно?

Виктор молчал.

— И чего вы, люди, так не любите одиночества? А?

Новая горсть отправилась в рот. Сковородка опустела.

— Как тебя звать? — спросил Виктор.

— А что тебе от имени моего сделается? Как хочешь, так изови…

Припав к кувшину, толстяк жадно глотал молоко. Белые струйкистекали по покрытому венозной сеточкой лицу, пятнали и без того грязную рубаху.

— Я буду тебя звать Обжорой.

Толстяк довольно захохотал, забулькал остатками молока.Отшвырнул кувшин — тот каким-то чудом не разбился, но по полу разлилась лужица.